Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть II. Превращение - [11]
Фурман все время представлял себе эту дикую Светку и пытался придумать, что ответить, но тут они неожиданно свернули во двор, и дядя Коля сказал другим голосом:
– Ну вот, Сань, мы уже, считай, пришли.
– Куда пришли? – опешив, спросил Фурман, который до сих пор пребывал в полной уверенности, что они просто гуляют по улицам, а выпьет дядя Коля где-нибудь в скверике.
– Как куда? Ко мне домой. Я же тебе говорил, тут недалеко.
Цепенея от безудержного страха, Фурман машинально сделал еще несколько шагов и слабо уперся в землю. Последний шанс. Вокруг пусто, в окнах никого не видно. Кричать? Кинуть горячими пончиками в лицо? Они уже остыли… Фурман с тоскливым ужасом вдруг осознал, что в беге его тело не сможет ему подчиниться: первая волна страха так ударила по нему, что ноги сейчас просто тряслись от слабости. Работали только губы, и он забормотал:
– Нет, не надо, пожалуйста, я не хочу, я не пойду. Я вас боюсь…
Старый убийца засмеялся и мягко обнял его за плечи, не выпуская бутылок. Так они и вошли в один из ближайших подъездов, и убийца уговаривал его не бояться.
…Затхлый темный узкий коридор (может, это коммуналка? – но все тихо, никого нет), большая душная комната с очень высоким потолком и разномастной обшарпанной мебелью, несемейный дух отдельных вещей. Все запущенно, но довольно чисто. Точнее, пусто.
Хозяин заставил Фурмана присесть на разложенный диван возле закрытого окна, а сам начал суетливо рыться в разных отделениях буфета, бормоча, что, мол, сейчас все будет. В результате этой суеты на темноногом обеденном столе, покрытом старой клеенкой, появились, в дополнение к принесенным с улицы бутылкам и промасленному пакету с пончиками, два граненых стакана, чашка и видавший виды консервный нож с открывалкой для пива и лимонада. Пиво убийца убрал в стоящий в дальнем углу холодильник, а оттуда достал бумажный сверток, в котором оказалась вареная колбаса – судя по всему, «Любительская», – нарезанная толстыми неопрятными кружками. На чистый край колбасной бумаги была выложена также половинка белого батона и небольшой кухонный ножик, почерневший от службы.
Фурману никак не удавалось оторвать глаза от этого старого ножа. Схватив его и несколько раз с силой наугад пырнув им «дядю Колю», он понял, что – нет, не сможет.
Хозяин предложил Фурману сесть поближе к столу и, не стесняясь, угощаться чем бог послал (последний раз в жизни?).
– Ну, Санек, давай – за знакомство!.. – старик жутковато передернулся и через минуту, уже с набитым ртом, добавил: – Хорошо пошла. Сразу полегчало, да?
От вида и запаха жирной розовой колбасы Фурмана замутило. Сделав пару осторожных глотков приторно-сладкого лимонада, он отставил чашку со старым коричневым налетом подальше от края стола и стал медленно запихивать в себя резиновые кусочки еле теплого пончика. Убийца, поморщившись, выпил еще четверть стакана водки, уже более спокойно закусил бутербродом с колбасой и озабоченно спросил, что это Фурман так плохо ест – аппетита нет? Давай-ка, налегай, тебе после больницы надо отъедаться… Он в три укуса сожрал пончик и налил себе еще. Бутылка заметно опустела.
Впереди у Фурмана была беспросветность.
Большие настенные часы с равнодушной покорностью показывали, что до начала кино остается сорок пять минут – целый урок.
Глаза убийцы сыто замаслились, он вежливо рыгнул, закурил папиросу, тоже взглянул на часы и начал убирать со стола, попутно снова заведя разговор на неприличную тему.
Интересно, неужели этот человек потратил деньги на билеты только для отвода глаз? И нарочно не торопился, чтобы точно опоздать на два часа… А какое мне теперь до этого дело? Или вот сейчас, прямо сейчас произойдет – он зарежет меня (а труп куда? – на кусочки и на помойку?) – и пойдет в кино? Один? Или на второй билет найдет еще одного бедного дурака-мальчишку?.. И с ним все повторится так же, как со мной? Господи, о чем я думаю в свою последнюю минуту?! Мне нужно попрощаться со своими родными! Как хорошо, что они не знают, где я и что со мной…
Мужчина, не прекращая своей болтовни, отвел побелевшего дрожащего мальчика к дивану, усадил его на краешек и, подвинув стул, сел перед ним. Прямо за спиною у мужчины оказался старый одежный шкаф с огромным печальным зеркалом. Мужчина спросил, большая ли у мальчика игрушка, но ему пришлось пояснить ругательным словом, что он имеет в виду. Он попросил разрешения взглянуть, заставил мальчика подняться и, с бережной настойчивостью преодолев его слабое сопротивление, – мальчик тряс головой и загораживался руками, – расстегнул и приспустил с него штаны вместе с трусами. Увиденное немного разочаровало мужчину. Он грубо попытался вызвать у мальчика возбуждение, но это у него не получилось.
Мужчина был озадачен и с легким подозрением спросил, не болен ли мальчик, часом. Отвечать нормально мальчик не мог, ему явно было нехорошо, и мужчина, зачем-то взглянув на часы, сказал, чтобы он не боялся: ДА НЕ СДЕЛАЮ Я ТЕБЕ НИЧЕГО ПЛОХОГО! ЧЕГО ТЫ ТРЯСЕШЬСЯ?
Однако он не разрешил мальчику одеться, а заставил его прилечь на диван, подложив ему под голову старую жесткую подушечку. Затем мужчина тоже забрался на диван с ногами, занял место у стенки и велел мальчику повернуться спиной. НЕ БОЙСЯ! ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО.
Роман Александра Фурмана отсылает к традиции русской психологической литературы XIX века, когда возникли «эпопеи становления человека» («Детство. Отрочество. Юность»). Но «Книга Фурмана» – не просто «роман воспитания». Это роман-свидетельство, роман о присутствии человека «здесь и теперь», внутри своего времени. Читатель обнаружит в книге множество узнаваемых реалий советской жизни времен застоя. В ней нет ни одного придуманного персонажа, ни одного сочиненного эпизода. И большинство ее героев действует под реальными именами.
Дедушка тоже был против больницы. Но мама с неожиданным фатализмом сказала, что, раз врач так настаивает – а этого врача им порекомендовали именно как знающего детского специалиста, и найти кого-то еще у них вряд ли получится в ближайшее время, – значит, нужно соглашаться. Если нет никакого другого способа определить, что происходит, пусть будет так. Черт с ней, со школой, пусть она провалится! Главное, чтобы возникла хоть какая-то ясность, потому что без этого жизнь начинает просто рушиться.Самого Фурмана охватывала жуть, когда он представлял себе, что ложится в психушку.
Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами…Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.В четырехтомной автобиографической эпопее «Книга Фурмана.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.