Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.) - [26]
Подобно многим своим современникам духовные иерархи, клирики и монахи либо умирали, либо попадали в плен, либо спасали свою жизнь бегством. Летописание сообщает, о том, что в 1237 г. во время осады Владимира-на-Клязьме в огне пожара погиб укрывшийся в соборе еп. Митрофан[294]. Через два года, в 1239 г., был убит Переяславский еп. Симеон[295]. Оба архиерея в русском летописании названы «преподобными», что означает одно — их смерть воспринималась как мученичество и вскоре получила церковное почитание. Подобно Митрофану черниговский епископ Порфирий также не покинул своей кафедры и остался в городе до его падения. Но в отличие от владимирского епископа Порфирий был оставлен монголами в живых, оказался в плену и вскоре отпущен и препровожден в Глухов[296]. Пытаясь объяснить случившееся, Н.М. Карамзин высказывался за то, что монголы помиловали святителя, желая «обезоружить наше духовенство, ревностно возбуждавшее народ к сопротивлению»[297].
Вероятнее всего, спасение черниговского архиерея, объясняется тем, что к 1239 г. монголы стали различать духовенство от мирного населения. Очевидно, остальная часть епископата предпочла оставить свою паству на попечение Бога и на милость противника[298]. Например, рязанский епископ покинул кафедру еще в самом начале осады города, что вероятно и стало причиной того, что летописец изгладил его имя из истории[299]. В поведении других иерархов присутствовали и извинительные обстоятельства. Некоторые архиереи могли осознанно выводиться из городов, подвергшихся опасности. Так, в 1243 г. Даниил Романович вывез с собой из готовившегося к осаде Холма нареченного митрополита Кирилла[300]. Не исключено, что и находившиеся в Киеве во время пребывания там Джованни Плано Карпини епископы (имена которых, впрочем, не названы), также оказались в столице Южной Руси по инициативе княжеской власти ради их безопасности и спасения[301].
Хорошо известно, что законы Яссы охраняли права религиозных культов исключительно на территориях покоренных монгольской империей[302], и совершенно очевидно, никак не распространялись на покоряемые народы, и тем более, на их духовенство. Также, судя по самому тексту статьи Яссы, в которой отражена веротерпимость монголов, не придавалось особого предпочтения ни одной религии внешнего окружения. Для монголов любой религиозный культ виделся всего лишь как средство получения «благопожеланий» в делах.
Зимой 1240 г. пал Киев. Многочисленные результаты раскопов, систематизированные М.К. Каргером, вполне наглядно воссоздают размах драмы разорения города. Следы произошедшего бедствия, представленные не только руинами и тайниками, но и братскими захоронениям, прослеживаются практически на всей площади древнейшей части современной столицы Украины и бывших киевских пригородов и монастырей[303]. Захвату и разгрому подверглись и иные церковные центры: Владимир на Клязьме, Суздаль, Ростов, Переяславль, Чернигов, Галич[304]. А сожженное и запустевшее городище Старой Рязани, оставленной жителями, и по сей день представляет интерес для археологов[305]. Правда, было бы ошибкой считать, что Батый полностью уничтожил Киев. Разоренный город продолжал существовать, в нем теплилась и политическая, и церковная жизнь даже после того, как волны монгольских орд откатились далеко от стен Киева. Свидетелями этого возрождения, произошедшего в 1246–1249 гг., оказались западноевропейские миссионеры[306]. До наших дней сохранилась значительная часть храмовых комплексов Киева, а имеющиеся в них существенные утраты стали результатом действия не монголов, а польской шляхты XV–XVII вв., а также советских реконструкций и сносов 30-х — 50-х гг. XX в. Впрочем, в свою очередь и преуменьшение степени разрушений, нанесенных городу монголами оказалось бы еще большей нелепостью. Масштаб бедствий не мог не сказаться не только на общем управлении разоренными территориями Южной и Северо-Восточной Руси, но и на состоянии церковной власти. В какой-то мере ситуация вокруг митрополичьего управления на Руси напоминала положение дел, связанных с развитием событий вокруг великокняжеского стола. Наиболее наглядно это проявилось в обстоятельствах падения Киева.
В 1237 г. Менгу-Тимур подошел к древней столице Руси и, как уверял летописец, удивленный красотой города, начал переговоры с князем и горожанами о сдаче «матери городов Русских»[307]. В этот час великим князем киевским был Михаил Всеволодович. Отказав послам, он почему-то не стал организовывать оборону столицы и бежал из города «перед Татары во Угры». В итоге Киев перешел к Ростиславу Мстиславичу Смоленскому. Но вскоре и тот был смещен Даниилом Романовичем Галицким. Правда, Даниил также не стал задерживаться в городе и доверил оборону столицы боярину Дмитрию, передав в его в «роуце» всю полноту власти над Киевом
