Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.) - [22]

.

В итоге постоянные ничем не объясняемые летописцами «исчезновения» митрополитов и их поездки в Византию заставляют задуматься над причинами такого положения дел. Пробуя разрешить эту проблему, П.И. Гайденко высказал предположение о том, что первые митрополиты могли и не умирать в Киеве, как это обычно представляется в традиционной историографии, черпающей свои выводы по этому вопросу из трудов церковных историков. По мнению данного исследователя, являясь послами, при смене правителей греческие иерархи обычно возвращались в пределы родной империи[244].

Впрочем, дипломатическим нуждам византийской политики служили как сан, так и личные качества митрополита. В начале XI в. в Византии произошло существенное расширение прав митрополитов. Это было сделано за счет некоторых полномочий епископов[245]. Поэтому появление на русской первосвятительской кафедре митрополита означало не только дипломатический успех Ярослава, повышение ранга древнерусской церковной организации[246], но и отражало церковные реалии XI столетия. Несомненно, что в самой Византии данный шаг расценивался как проявление со стороны Нового Рима особой милости в отношении варваров[247].

В складывавшихся условиях ни о каком доверительном отношении между византийскими иерархами (греками) и великокняжеской властью не могло быть и речи. Очевидно, что во время Владимира размещение главы русской церковной организации в Переяславле[248], вдалеке от Киева, было не только следствием болгарского, а также, возможно, и сербского влияния[249], но и проявлением осторожности по отношению к византийцам[250]. Поэтому создание в 1037 г. митрополии в Киеве стало признаком, по меньшей мере, некоего сближения интересов митрополитов-византийцев и Ярослава Мудрого[251]. Однако и после этого преувеличивать теплоту русско-византийских церковных связей было бы преждевременно. В сложившихся условиях эффективным способом влияния на церковно-политическую ситуацию в государствах, вошедших в состав византийского мира стало использование специфического инструмента политического манипулирования элитами: учреждение в национальных церковных иерархиях различных должностей, приводивших к повышению или понижению статуса лиц, занимавших эти посты. Примером подобного манипулирования присутствуют в истории церковной иерархии домонгольской Руси.

Небезуспешной попыткой влияния на развитие внутриполитической ситуации на Руси со стороны Византии во второй половине XI в. посредством церковного участия стало появление помимо киевской еще двух митрополий, в Чернигове и Переяславле. Учитывая, что утверждение митрополий было прерогативой императора, возникновение новых диоцезов по сути еще более ограничивало и без того условную власть киевских князей над уделами и усиливало влияние империи на внутриполитическую ситуацию на Руси[252]. Упоминания о двух последних кафедрах, Черниговской и Переяславской, спорадичны и немногословны[253]. Эти округа так и не сформировались в самостоятельные канонические территории, оставшись явлением временным, служившим ответом на противоречия в среде Ярославичей. В результате, статус обозначенных церковных образований представляет предмет научной дискуссии. Скудная информация о личностях возглавлявших эти кафедры архиереев позволяет видеть в этих образованиях как титулярные митрополии[254], так и реальные диоцезы, подчиненные Константинополю[255].

Еще один похожий пример сохранила история Новгорода. Возвышение еп. Нифонта до архиепископа с выведением кафедры из подчинения Киева также может быть рассмотрено в качестве одной из уловок византийской церковной дипломатии, поощрившей усиление Новгорода и подпитывавшей его политические амбиции. Правда, со временем, в 1164 г., киевский митрополит Иоанн сумел преодолеть эту независимость, возведя новгородского епископа Илью в архиепископы. В итоге право поставления новгородских архиереев закрепилось за киевским первосвятительским престолом[256]. Во всяком случае, уже в 1219 г., во время споров, возникших в Новгороде вокруг двух новгородских архиепископов Митрофана и Антония, горожане предпочли свои недоумения разрешать не в Константинополе, а в Киеве[257].

Не менее интересны обстоятельства учреждения смоленской епископии, образованной решением патриарха без учета мнения киевского митрополита. Появление в городе кафедры совпало (вероятно, и было следствием) с усилением местного княжеского рода. Широкий корпус взаимных грамот дает основание полагать, что возникновение здесь кафедры стало результатом долгих политических и экономических переговоров[258].

Вместе с этим не менее показательны попытки Византии в обратном: в отказе кафедрам в возвышении. Одним из таких примеров предстает в событиях 1161 г. В тот год патриарх Лука Хризоверг отказал Андрею Боголюбскому в организации самостоятельной владимирской митрополии[259]. Судя по письму, направленному князю, в Константинополе были обеспокоены амбициями и самостоятельностью князя в церковных вопросах[260]. Во всяком случае, послание обнаруживает твердое намерение патриархата сохранить и усилить свою суприматию над русской церковью