Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.) - [19]
Четвертый случай миротворческой деятельности киевских первосвятителей связан с событиями 1195 г., когда митрополит Никифор II убедил великого князя Рюрика Ростиславича пойти на уступки его сопернику, суздальскому князю Всеволоду[205].
В определенной степени к названным эпизодам примыкает история 1113 г., связанная с вовлечением митрополита Никифора в возведение на киевский престол Владимира Мономаха[206]. Рассматриваемая история крайне примечательна уже тем, что одним из активных инициаторов, произошедшего тогда в Киеве династического переворота стал глава русской церковной организации[207].
Еще одним эффективным способом преодоления политических конфликтов было употребление киевскими иерархами интердиктов и использование в политических целях церковных судов или судов, в которых церковь имела право принимать участие. В истории домонгольской Руси отмечено два интердикта и несколько церковных судов. Вполне возможно, что практика применения судов и интердиктов для преодоления церковно-политических конфликтов была в той или иной мере заимствована из Византии и Западной Европы[208].
История домонгольской Руси сохранила лишь несколько упоминаний о митрополичьих судах, или о действиях, которые могут быть отождествлены с судами. Практически все они обусловлены и вызваны не только каноническими, но и политическими проблемами. Первый суд (1054–1059) связан с именем новгородского епископа Луки Жидяты[209]. Обстоятельства этого суда малопонятны. Обвиненный в каких-то злоупотреблениях от своих холопов, епископ Лука провел три года в Киеве, а на обратном пути к месту прежнего служения скончался. Вполне можно согласиться с выводами В.В. Милькова и П.И. Гайденко о том, что суд был несправедливым, отразив процессы автономизации новгородской кафедры и новгородской земли[210]. Очевидно, что суд не мог состояться без поддержки киевского князя и части новгородской знати. Вероятно, совершенное митрополитом Ефремом разбирательство имело своей целью не допустить укрепления церковной и государственной самостоятельности северо-западных земель Руси.
Второй митрополичий суд 1168 г. над печерским игуменом Поликарпом также оказался пристрастным. Игумен прославленной обители был в тесных отношениях с Черниговским князем Святославом. Это вызвало ревность черниговского епископа Антония. Дело осложнилось тем, что советы, которые давались черниговскому князю Антонием и Поликарпом относительно соблюдения поста в господские праздники различались. Возникшее противоречие и стало формальным поводом для суда над известным настоятелем[211]. Но могла быть еще одна причина организации суда. Весьма вероятно, в Поликарпе видели возможного преемника Антонию, который в свою очередь не собирался уступать кому-либо свою кафедру. В итоге, летописец назвал совершенное дело «митрополичьей неправдой». В данном случае важно то, что суд был призван ограничить влияние строптивого, с точки зрения Антония и митрополита Константина, Поликарпа на князя и не допустить дальнейшего усиления русского духовенства[212]. В условиях усиления церковно-политической автономии Новгорода и Владимира, такая задача было более чем актуальной. Что касается Антония, то своими действиями он все же вызвал гнев своего князя и вскоре был изгнан из Чернигова.
Наконец, самый яркий пример митрополичьего суда домонгольской Руси — расправа над любимцем Андрея Боголюбского Феодорцом. Как бы ни оценивались эти события — суд и казнь были призваны остановить политическую экспансию и ограничить властные амбиции владимирского князя. В результате, ключевая роль в разрушении «тандема» Андрея Боголюбского и владыки Феодора принадлежала митрополиту. Поэтому неудивительно, что во время взятия Киева разграблению подверглись не только город, но и его храмы. Во всяком случае, с падением Феодора начался закат всевластия и деспотии Андрея.
Рукоположения, постриги или отказ от них в контексте церковно-государственных отношений вполне могут, а в ряде случаев и должны рассматриваться в качестве важнейших инструментов церковной и политической власти. В акте рукоположения присутствовало множество интересов.
Во-первых, рукополагаемый или постригаемый, если речь идет о монашествующем, оказывался в духовной зависимости от того, через чьи руки становился преемником благодати священства, епископства, архиепископства или ангельского образа. Такая зависимость открывала в ряде случаев неограниченные возможности для контроля возглавляемых ставленниками и рукоположенными лицами церковных институтов, их материальных и финансовых ресурсов. Более того, через посредство рукоположенных можно было оказывать влияние и на их паству, представлявшую самые различные политические и социальные интересы. История изобилует такими примерами. Так, возведение в 1165 архиепископский сан новгородского епископа Ильи открыло для митрополита и киевского князя колоссальный источник личного дохода, о чем недвусмысленно сообщает В.Н. Татищев[213]. Конечно, приведенный пример, — прежде всего, образец взятки (симонии), вошедшей в норму русской церковной жизни XII в.
