Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.) - [16]
Древнерусское летописание и западноевропейские источники содержат большое число примеров этой политической автономии, которая воспринималась в Европе как естественное явление, ничуть не бросающее тень недоверия на политическую правоспособность участников дипломатических диалогов и противостояний. Примерами этого служат княжеские браки. Если во времена Владимира Святославича и Ярослава Владимировича Мудрого такие супружеские союзы возникали исключительно по воле или при прямом участии главы правящего рода, отца[166], то уже младшие Ярославичи, после смерти своего родителя, не считали себя обязанными согласовывать с великим князем, Изяславом, вопросы о браках своих детей. Во всяком случае, письменные источники больше не упоминают о такой практике. Децентрализации власти и развитие новых политических центров не могла не сказаться на жизни киевской митрополии и деятельности киевских митрополитов. Примером этого служит возникновение на Руси во второй половине XI в. трех митрополий. Помимо Киевской на некоторое время были учреждены митрополии в Чернигове и Переяславле[167]. О статусе этих церковных новообразований возникла полемика. А.В. Назаренко выступил за то, что по отношению к Киеву эти кафедры считались титулярными[168]. Но было высказано и иное мнение, допускавшее широкую каноническую автономию Черниговского и Переяславского митрополитов[169]. Правда, в любом случае сложившаяся ситуация может быть рассмотрена как результат дипломатического признания самостоятельности (от Киева) Черниговского и Переяславского княжеских столов, что и выразилось в повышении статуса местных церковных структур.
С точки зрения Б.А. Рыбакова, межкняжеские противоречия и особенности социально-политической организации общества привели в первой трети XII столетия к распаду цельного тела Киевской Руси, что, впрочем, представляет предмет научной дискуссии. Однако, несомненно то, что проблемы политической автономизации не обошли стороной и церковь, что подтверждается событиями середины и второй половины XII в.
Середина XII — первая треть XIII столетий могут быть однозначно названы временем непрекращающихся княжеских усобиц. Это период поиска политического равновесия между вечевыми и княжескими началами в древнерусском политическом устройстве, между стареющим Киевом, амбициозным Галичем и усиливающимся Владимиром, между родовым старейшинством и фактическим доминированием в княжеском роду[170].
После смерти Мстислава Великого († 1132) произошло дальнейшее усложнение структуры государства. Однако изменения не предполагали уничтожения статуса Киева, как «матери городов Русских». Обладание великим киевским княжением в качестве титула и признака старейшинства сохраняло свою ценность даже после разграбления города во время похода Мстислава Андреевича (1169 г.)[171] и усиления Владимирского княжения. Указанное обстоятельство было удачно отмечено и обосновано А.А. Горским[172]. Примечательно, что возникшая ситуация во многом повторяла состояние дел в области высшего церковного управления.
В обозначенный период сын Юрия Долгорукого, Андрей Боголюбский, попытался создать во Владимире собственную митрополию во главе со своим любимцем Феодором[173]. Тем не менее, князь так не добился для своего любимца Феодора митрополичьего сана. Вместе с этим трудно отрицать то, что это обстоятельство не помешало установить в Ростово-Суздальской земле фактическую церковную автономию по отношению к киевской митрополичьей кафедре. Последнее, вероятно, и стало причиной жестокой митрополичьей расправы над Феодором[174].
Не менее интересны и более ранние события, затянувшиеся на несколько лет церковно-политические конфликты вокруг имени русского митрополита Климента Смолятича[175]. Отказавшийся подчиняться новому киевскому первосвятителю новгородский епископ Нифонт был возведен в сан архиепископа[176], а его церковный округ был выведен из подчинения Киеву и переподчинен непосредственно константинопольскому патриарху. За этим шагом Нифонта скрывались не только его явное грекофильство, но и интересы Новгорода[177].
На вторую половину XII в., помимо указанных противостояний, также приходятся всплески внутрицерковных противоречий и церковно-политических конфликтов. Они выразились в регулярно возникавшем недовольстве клириков и городского населения поведением епископата[178], в активном оформлении местного канонического права[179], в активизации епископских и митрополичьих перемещений[180]. Все перечисленные изменения были вызваны к жизни и обусловлены политической жизнью, ростом национально-религиозного самосознания древнерусских элит, а так же противоречиями, неминуемо возникавшими в условиях феодализации Руси. Именно на эти десятилетия приходится появление целой плеяды блестящих мыслителей: Кирилла Туровского, Никифора, Кирика Новгродца и других.
Как уже отмечалось, в ряде случаев княжеские междоусобицы крайне трудно отделить от противостояний между внутригородскими элитами (или партиями) и различными городами вообще. Например, свержение и убийство в 1146–1147 гг. князя Игоря[181]
В истории антифеодальных народных выступлений средневековья значительное место занимает гуситское революционное движение в Чехии 15 века. Оно было наиболее крупным из всех выступлений народов Европы в эпоху классического феодализма. Естественно, что это событие привлекало и привлекает внимание многих исследователей самых различных стран мира. В буржуазной историографии на первое место выдвигались религиозные, иногда национально-освободительные мотивы движения и затушевывался его социальный, антифеодальный смысл.
Настоящая книга охватывает три основных периода из боевой деятельности красных Таманских частей в годы гражданской войны: замечательный 500-километровый переход в 1918 г. на соединение с Красной армией, бои зимой 1919–1920 гг. под Царицыном (ныне Сталинград) и в районе ст. Тихорецкой и, наконец, участие в героической операции в тылу белых десантных войск Улагая в августе 1920 г. на Кубани. Наибольшее внимание уделяется первому периоду. Десятки тысяч рабочих, матросов, красноармейцев, трудящихся крестьян и казаков, женщин, раненых и детей, борясь с суровой горной природой, голодом и тифом, шли, пробиваясь на протяжении 500 км через вражеское окружение.
В настоящей книге дается материал об отношениях между папством и Русью на протяжении пяти столетий — с начала распространения христианства на Руси до второй половины XV века.
Работа посвящена одной из актуальных тем для отечественной исторической науки — Второй пандемии чумы («Черной смерти») на территории Золотой Орды и прилегающих регионов, в ней представлены достижения зарубежных и отечественных исследователей по данной тематике. В работе последовательно освещаются наиболее крупные эпидемии конца XIII — первой половины XV вв. На основе арабо-мусульманских, персидских, латинских, русских, литовских и византийских источников показываются узловые моменты татарской и русской истории.
В книге исследуется ранняя история африканских цивилизаций и их место в истории человечества, прослеживаются культурно-исторические связи таких африканских цивилизаций, как египетская, карфагенская, киренская, мероитская, эфиопская и др., между собой, а также их взаимодействие — в рамках изучаемого периода (до эпохи эллинизма) — с мировой системой цивилизаций.
Книга вводит в научный оборот новые и малоизвестные сведения о Русском государстве XV–XVI вв. историко-географического, этнографического и исторического характера, содержащиеся в трудах известного шведского гуманиста, историка, географа, издателя и политического деятеля Олауса Магнуса (1490–1557), который впервые дал картографическое изображение и описание Скандинавского полуострова и сопредельных с ним областей Западной и Восточной Европы, в частности Русского Севера. Его труды основываются на ряде несохранившихся материалов, в том числе и русских, представляющих несомненную научную ценность.