«Казыклы» значит Колосажатель - [2]

Чуть ветер сильнее пойдёт, не смолкая,

Расправляются крылья, взлетает знак тот.

Знаменосец крепко держит его, не склоняя,

Из другой руки не отпускает свой окровавленный меч.

Внезапно перед ним показался неверный,

Наметил на него копье он спеша,

Тогда крепко в землю воткнул знаменосец дракона,

И быстро мечом замахнулся сполна.

„Казыклы-Бей!“ — вдруг опомнился турок,

Брызнула кровь, и с плеч покатилась его голова».[2]

— Аллах велик… — с трудом шевельнув губами, шепчет пленник.

— Как и Пророк его, верно?

У мальчишки дрожат губы, зубы стучат друг о друга, а на лбу испарина. Но он, переборов себя, все же кивает. Рефлексы куда сильнее мыслей.

— А знаешь, кто возвышается над ними всеми? — загадочно сверкнув глазами, где в сером тумане затерялся кровавый иблис[3], зовет Влад.

Едва дышащий молодой турок вздрагивает от свиста ветра, возникшего по велению руки князя. Палач понимает знак и забирает кол в правую руку, приближаясь к своей жертве.

Дракула хладнокровно наблюдает за тем, как Димитрий и каратель укладывают сопротивляющегося мальчишку на землю. Палач дает ему оплеуху, струйкой крови отозвавшуюся на щеке, а Димитрий расстегивает крепление лат. Белокожую спину они оба освобождают от кольчуги.

С безобразной печатью смерти на лицах за происходящим наблюдают ожидающие своей очереди янычары. Показательное выступление тем и хорошо, что нагоняет страх. Они не сопротивляются, а значит, экономят и время, и силы Влада. С каждым днем их у князя все меньше.

Димитрий заставляет мальчишку схватить травинки руками и выдернуть их из земли, когда садится на его спину. Палач, в ритуальном жесте хлопнув руками по дереву, толкает кол внутрь. Изменяя прежним традициям колосажания, тонкое острие без труда проходит в нежную плоть, идеально подходящую ей по размеру.

Янычар вгрызается зубами в твердую землю, но молчит. Хрипит, хнычет… но ни слова. Влад начинает его уважать.

Он наклоняется к своему пленнику, ласково погладив длинными пальцами побледневшую кожу, обильно смазанную потом.

— Дело не в тебе, — неслышно заверяет, зная, что тот услышит. А потом встает.

И вместе с ним, с помощью сильного палача, встает и мальчишка. На кол.

Глаза янычара выпучены, на лице агония, губы дрожат и неслышно бормочут какие-то фразы — наверное, на родном языке. Такое пела мама возле колыбели, такое рассказывали сестренки, отдыхая в тени после сенокоса, отец наставлял… наставлял, когда отдавал. И знал ведь, что обратно сын уже не вернется.

— Могущественнее всех Сатана! — громко и во всеуслышание заявляет Влад, дернув янычара за ногу и спустив его ниже. Кол пробивает спутанные клубком кишки, за ними кишечник. Первые струйки крови текут по деревянному столбу, и Димитрий торопливо подносит к ним серебряный кувшин.

От зрелища, открывшегося перед глазами, несколько янычар в строю теряют сознание. Они грузно падают на сырую землю, но поднимать их никому нет нужды. Участь одна для всех. Эти сто человек наполнят свои кувшины. Им не дали выбора.

— И если кто-то из вас на вашем небе встретит своего Аллаха, — рявкает князь, обойдя кол с другой стороны. Смотрит прямо в глаза оставшимся пленникам, ощеривает зубы, демонстрируя два ровных, острых, ядовитых клыка, — передайте ему, что воплощением Дьявола на земле является Дракула! И на заветы вашего божка Дракуле глубоко плевать!

Рука в черном кафтане поднимается вверх, лицо приобретает стальное, яростное выражение. Схватив края кольчуги, Влад резко дергает ее вниз, спуская мальчишку на добрых двадцать сантиметров. Кол прокалывает печень и добирается до сердца. Хватает пары секунд — и с тяжелым всхлипом янычар обмякает на острие. Кровь льется быстрее, струйки ее темнеют. Услужливый Димитрий меняет кувшин, отдавая Господарю первый.

— Остальных убивать медленно, — напоследок велит князь, поворачиваясь к людям спиной и оставляя затихшего мальчишку в назидание остальным. Он заслужил право умереть быстро, он восхитил его. К тому же, он молод. И очень, очень похож на него самого.

Весь путь до каменной стены, выводящей к воротам внутрь замка, Влад слышит хрипы, крики и ужасающий вой посаженных. Звенят, наполняясь до верху, кувшины, кровь течет рекой, и за своей ненадобностью после двадцати минут сбора орошает землю. Как ни странно, трава растет лучше от таких жертвоприношений. За замком распростерся бесконечный, тянущийся до самого горизонта, темный и густой лес…

Возле самых ворот, пока терпеливо ждет исполнения своего долга часовым, Дракула опускает глаза к багровой жидкости, наполнившей первый кувшин. В ее поверхности отражается его цепь и его глаза. Черные, измученные, давно погасшие глаза.

На каждый кол он сажает себя, а не этих мальчишек. И каждый кол прокалывает его собственное сердце…

* * *

В этой комнате нет дверей. Темная и закрытая, расположенная на последнем этаже самой высокой башни, она отрезана от внешнего мира и неприступна — как раз по этим причинам и была выбрана.

Внутри завешанные бордовыми шторами холодные каменные стены и устеленные дорогими коврами каменные полы. Пространство, начинающееся от винтовой лестницы, по которой можно подняться в башню, достаточно просторно. Потолок в меру высокий, небольшое окошко для света и поступления свежего воздуха, великолепный гобелен-портрет напротив господского ложа.