Каширское шоссе - [52]

После чего я снова отождествился с Демиургом, рассматривая Монастырского со стороны, и начал называть, лежа спиной на диване и с закрытыми глазами, причем как-то чисто бюрократически, отстраненно, имена моих знакомых женщин и мужчин, как бы ментально трансформируя на них янтру «Коня», причем помню, что никак не мог подыскать пару для Кизевальтера и был очень раздражен — с «небесной» бухгалтерией что-то не ладилось. Но мне тут же как бы беззвучно «нижние чины» объяснили, что, мол, необходимо с той и другой стороны иметь разорванные цепи, так как два крайних члена «отсюда» сцепляются с двумя небытийными «оттуда» и цепь «замыкается» («оттуда», вероятно имелся в виду «тот свет»). Мне, в качестве Демиурга, было, в сущности, глубоко наплевать на технические детали, сцепляется ли там чего или не сцепляется. Ко мне опять вернулось чувство брезгливой какой-то обиды, что, вот, мол, пробудили меня и заставляют заниматься черт знает чем. Во время этой дикой вселенской «магии» должен был странным образом проучаствовать царь правды Мельхиседек, который оказался каким-то вечно неприкаянным бродягой. Мне нужно было почему-то разорвать его пополам и одну его половину «поместить» в женщину, а другую — в мужчину. На моем круглом столе, покрытом красной бархатной скатертью, я «внутренним оком» — это была не галлюцинация, а «силовое» представление, — вдруг почувствовал как бы кружение по краю стола, кружение какого-то тела необычайной силовой мощи, как бы какой-то маятник в виде шара, который медленно, но, повторяю, со страшной массой, силой крутился, катался по краю круглого стола — это и был Мельхиседек. Но поскольку моя мощь Демиурга превосходила любую другую, то я его как-то расчленил, разделил. Он остановился и исчез. Исчез и я в виде демиурга. У меня опять возникло желание уебать из этого бреда с помощью янтры «Коня». Тут же последовала классическая средневековая сцена совокупления с суккубом (или инкубом — не знаю). Все еще лежа на спине с закрытыми глазами, я поднял руки, которые до этого бессильно лежали на диване и вдруг ощутил, что глажу ими бедра Ани, которая сидит на мне, поджав ноги, в виде женской половины янтры «Коня» (руки подняты над головой и сцеплены пальцами как бы «замком», причем пальцы расставлены таким заборчиком в виде пятирядного креста). Я от удивления — страха не было — приоткрыл глаза и там, где должна находиться ее голова и поднятые руки — увидел ее как бы светящуюся фигуру — на мгновение, потому что скоро это мистическое совокупление перешло в какое-то странное онанирование. Член мой был напряжен, но тактильно я его не трогал, так как мои руки «лежали» на Аниных воображаемых бедрах. Зато я все время повторял слово «анечка, анечка», но имея в виду при этом не Аню, а как бы ласкательно-уменьшительное имя бога Онана. Тут у меня в голове что-то промелькнуло от «демиурга»: что, вот, мол, чтобы монахи онанизмом не занимались, и вообще, чтобы разрешить ситуацию совокупления в «духовном смысле» и придумана эта янтра «Коня». В том смысле, что нужно нормально совокупляться, не хрена идти против естественности.

Интересно, что оргазма, поллюции у меня не было, все как-то само собой исчезло. Но еще интереснее то, что на следующий день, на работе, совершенно задвинутая и не разговаривающая ни со мной, ни с кем другим Аня, неожиданно и многозначительно сказала мне фразу: «А я там была». Я, конечно, это понял так, что часть ее подсознания «была» на «коне» у меня в комнате, когда со мной происходил этот кошмар. Более того, для нее эта глубинная «бесплотная» индукция оказалась очень стойкой (я ей ничего об этой янтре никогда не рассказывал). Месяца два спустя я курил в музейном сортире, стоя около зеркала. У противоположной стены курила молодая пара. На меня опять тогда нахлынули какие-то сквернословные брани, что-то вроде «вот, блядь, все ебутся, только и думают, как бы поебаться — и т. п.». Имея в виду эту курящую пару. Тут в курительную сортира входит Аня, подходит к зеркалу, поднимает руки к волосам, чтобы как бы пригладить их, и вдруг я вижу, что, вместо того, чтобы приглаживать волосы, она незаметно, так, чтобы это видел только я, положила обе свои руки на голову и скрестила расставленные пальцы, правда, не поднимая рук, но очевидно напоминая мне о янтре и тем самым как бы упрекая меня в моей брани по поводу.

71

Сразу же после манипуляций с «конем» мне надо было «зачать» идею робота тоже на уровне пространственной янтры. Опять потребовалось вмешательство Демиурга. На этот раз отождествление было невероятной силы, а работа по «зачатию» совершенно кошмарной для тела и сознания Монастырского, потому что тут дело касалось не взаимоотношения полов, а небытия. Это был ужас, ибо самому Демиургу было довольно тяжело через меня это делать: включились энергетические мощности «черной дыры», которые надо было «обуздать». Само дело, янтра, заключалось в том, что Демиург как бы через меня медитировал на небытие, которое «запирал» следующим образом. Из положения навзничь Монастырский был поднят в сидячее положение. Затем мои руки сложились на коленях и я положил на них голову, расставив ноги таким образом, что внизу образовался как бы закрытый ящик, в который и помещалось небытие, и этот ящик транспонировался на идею «робота». Страшно было то, что я, нависший над этим вакуумированным у меня между ногами небытием, чувствовал его затягивающее ничто в космических масштабах, как если бы меня втягивала в себя черная дыра — коллапсирующая звезда. Причем это продолжалось минут десять, да еще все время происходили перебросы в остановку времени. Как я тогда совсем не лишился разума — непонятно. Спасло, видимо, отождествление с Демиургом: в самые критические невыносимые мгновения засасывания я чувствовал переход в облегчение. Все-таки «демиургическая» сила была как бы «выше» силы небытия и какая-то обеспеченность, безопасность была.