Каширское шоссе - [54]

Вдруг в голове пронеслось слово «Отец». Я стал его повторять про себя, это была не молитва, а зов из «добытийности» и довременности, я повторял это слово, потом оно трансформировалось у меня в «Отцы». Я долго взывал про себя к каким-то «Отцам», пока из «отцов» слово не превратилось в «отссы», причем это «отссы» пришло как бы «сверху», как совет, что ли. Я расстегнул ширинку и, действительно, помочился в лужу, отчего — в полном соответствии с народной поговоркой (опять переход «высшего» в самое расхожее и банальное!) — на душе у меня стало легче. Когда я ссал в лужу, пространство, в котором я находился, и я сам стали как бы теплеть, в этой луже (мировом водяном хаосе) появилась органика, содержащаяся в моей моче. Я как бы «оплодотворял» мировой океан — что-то в этом роде.

Я застегнулся и почувствовал, что могу двигаться, давящее космическое одиночество, кошмар стал немного отпускать и я, загребая ногами воду, медленно выбрался из лужи назад, на дорогу.

74

Выйдя на дорогу я как бы начал постепенно возвращаться в круг бытия, в жизнь, все еще неся в себе только что пережитый ужас Ничто, нежизни и в то же время бессмертия — чудовищного, невыносимого бессмертия на краю застывшей вечности. Я прошел мимо деревянного домика, окруженного палисадником. В окне нижнего этажа горел свет, но людей не было, была пустая комната. Но свет был уже как бы тепловатый, желтый, жилой. Во мне мелькнула «икономическая» мысль, что, вот мол, все начинается со света, людей, правда, еще нет, но свет уже есть. Вообще я возвращался из реутовской лужи по мыслеформам Шестоднева. И свет в комнате деревянного домика был первой мыслеформой «Да будет свет!».

Я отошел от домика и направился к платформе. Сначала на ней было пусто, часы показывали два часа ночи, поезда уже не ходили. Я не знал, что мне делать. На здании кассы висел желтый милицейский телефон. Я снял трубку и стал слушать гудки, они были отрывистыми как при «занято». Я звонил Богу, хотел спросить, что мне делать, куда идти, но телефон был занят и я положил трубку на место.

Вдруг вдали на платформе появилась фигура человека — парень какой-то. Но фигура была странной, как бы отслоенной от меня, находящейся в другой реальности. Она воспринималось мной только на уровне какой-то кристаллической структуры, не было и речи, чтобы подойти и спросить его о чем-то (люди-то еще не были «созданы»). Фигура поболталась немного на платформе, поскрипывая своими кристаллическими частями и исчезла куда-то.

Я перешел по мосту железную дорогу, спустился с платформы и пошел назад, вдоль железнодорожного полотна, в сторону Москвы. Идя рядом с кустами и высокой травой, я трогал руками листья и стебли — они были как бы только что сделанные, искусственные — это была еще только идея растительности, а не она сама. В виде эйдосов я видел и рельсы, и резину под ними — я оказался среди эйдосов материи, и от этого мне было, с одной стороны, чудовищно одиноко, с другой — как-то торжественно-дико.

Но реальность постепенно проступала — на небе возникали звезды, послышалось пение птиц. Я вышел на асфальтированную дорогу. Она была довольно широкая и шла как-то кругом. У меня возникло ощущение, что я двигаюсь как бы по спирали, все время разматывая круг бытия, внутри которого — жизнь, сам же я находился все еще на краю и тяжесть этого «развертывания бытия» была очень сильной. Изредка по дорогам проезжали машины и свет их фар мне очень помогал, я как бы опирался на их свет своим умом, как на посох, и так медленно брел в сторону Москвы, кружась по широким асфальтовым дорогам, взбираясь на мосты, пока, наконец, не увидел зеленый огонек приближающегося такси.

Я сел в такси и мы поехали в Москву. Таксист был первым человеком, с которым я встретился после реутовской лужи. Я иногда боком, вскользь взглядывал на него. Его лицо поразительно менялось по двум формам. То оно напоминало мне — один к одному — лицо моего знакомого Толи Аникеева (православного христианина и как бы «брата по духу»), то лицо моего брата Игоря (брата по крови). Эта расщепленность и достоверность галлюцинации тогда меня очень поразила. Но внешне я вел себя совершенно нормально. Денег у меня с собой не было и когда мы подъехали к моему подъезду, я попросил шофера подождать, сбегал к себе на третий этаж (обнаружив, что дверь не заперта и в квартире горит свет), вернулся, расплатился с шофером. Было, наверно, часов пять утра.

Дома первым делом я снял ботинки и пошел их мыть в ванной — они были все в глине. Меня поразила аберрация восприятия воды — она казалась мне органической, живой и даже какой-то жирной. Я лег спать все еще в состоянии «открытого космоса», а утром поехал на работу в музей.

Внешне вел я себя вполне нормально, но восприятие людей у меня было чудовищно искаженным. С большим трудом — в течение нескольких дней — мне пришлось воссоздавать нормальное восприятие живой плоти. В первый день я вообще видел людей только как тряпичных кукол. Их телесность для меня ничем не отличалась от ковра-паласта, лежащего на полу в нашем отделе. Время от времени на меня накатывали волны невыносимой ненужности, заброшенности в какой-то чужой космос, мир. Причем вокруг меня происходила какая-то странная дисфункциональная (на мой взгляд) возня, люди совершали какие-то нелепые поступки, был какой-то мелкий хаос, неразбериха и рассогласованность. Сам же я вел себя как автомат, все делал по функции, но, видимо, распространял вокруг себя поле индукции и мне казалась, что уже не я схожу с ума, а люди вокруг меня с ума сходят.