Каширское шоссе - [55]

Как-то выйдя из музея днем, я решил пойти к родителям и вдруг опять внутренне застрял в ощущении ненужности, которое перешло в чувство отсутствия пространства передо мной, отсутствия пути. То есть я начал переживать «путь» как мыслеформу, и застрял в ней. И тут навстречу мне идет высокий мужчина в каком-то очень хорошем, серого цвета, видно иностранном костюме, с черной папкой в руке. Проходя мимо меня (а я как раз был в состоянии «застревания»), он совершенно отчетливо кивнул мне головой, как бы приветствуя меня. Лицо его было похоже на лицо европеизированного китайца, чрезвычайно культурного, как бы даос, но больше конфуцианец, причем очень современный по-западному. Эта странная «встреча» и его кивок вывели меня из «застревания» и переживание пути, дао как мыслеформы, прекратилось, вновь возникло пространство и цель — пойти пообедать к родителям.

С этого момента вся моя «целевая» психоделика (выбраться в согласованную реальность) развертывалась уже по даосским и буддийским мыслеформам. Хотя побочно продолжалось и «вознесение» по христианским «бесплотным чинам» и их созерцание, с которыми я пытался бороться разными махакалами и вообще какими-то мной самим изобретаемыми мыслеформами — от «красных гантелей» до звезды Бетельгейзе.

75. ЭПИЗОДЫ [9]

•••

Описать все иконографические пространства, в которые я попадал, все эти янтры действия, «брани судьбы» и просто психоделические эффекты невозможно. Опишу только некоторые, которые наиболее запомнились.

Среди странных общений «на расстоянии» с Аней было одно очень любопытное, которое я назвал «сердечный телеграф». Аня в это время снимала квартиру где-то в районе Савеловского вокзала. Однажды вечером я лежал у себя на диване и мучился своим «говорящим» сердцем — оно у меня само по себе молилось Иисусовой молитвой, то есть в ритме сердцебиения у меня по слогам в сердце складывались слова молитвы. Я разными способами пытался подавить эту самопроизвольную молитвенную деятельность своего сердца, но ничего не получалось. Вдруг среди Иисусовой молитвы стали пробиваться какие-то другие слоги, складывающиеся в странные слова, а именно: «У-ме-ня-есть-без-ру-ка-воч-ка-я-жду-ма-му» и т. д., повторяясь. Я сделал волевое усилие сознанием и «спустил» на это молящееся и телеграфирующее сердечное колесо вопрос: «Это-кто-соб-ствен-нно?». И тут же получил тем же способом, внутри своего сердца, ответ: «Аня». Я спросил: «Ин-те-рес-но-и-что-же-ты-де-ла-ешь?». И тут же ответ; «Жду-ма-му». Меня этот эффект страшно заинтересовал, уже как бы с научной точки зрения, причем этот интерес тут же погасил эффект «телеграфа» — сердце замолчало. Я встал с дивана, достал записную книжку и позвонил Ане. Она оказалась дома. Я, как ни в чем не бывало, спросил ее, ну, как поживаешь, что делаешь? Она сказала: «Жду маму». Меня это несколько ошеломило — ведь только что она мне сообщила об этом через мое сердце! Я сказал: ну, ладно, пока, — и повесил трубку.

Второй похожий «контакт» — но уже через голову — произошел следующим образом. Со мной иногда, по ночам, случались приступы «умирания», я начинал впадать как бы в кому или кататонию. Но в одну из ночей это «умирание» достигло такой степени, что я уже как бы и на самом деле стал умирать, физически. Тело начало холодеть, становилось мраморно тяжелым — я не мог пошевелить ни одним членом. Жизненная сила — в виде каких-то странных потоков энергетического тления как бы испарялась из тела. Я очень хорошо ощущал процесс опустошения своего тела от жизненной энергии. Одновременно опустошалась и голова — пространство внутри головы становилось бесконечно огромным и совершенно пустым, а тело все больше и больше застывало и каменело. И вдруг, когда я уже был на грани полного растворения (причем у меня страха никакого не было) откуда-то из самых дальних глубин этого огромного пустого пространства, образовавшегося у меня в голове, возник, сначала тихо, а потом все громче и громче, часто повторяющийся, на высокой ноте женский крик: «Боюсь-боюсь-боюсь-боюсь — и т. д.». Голос был наполнен чувством ужаса и, усиливаясь, как бы возвращал меня к жизни. И, действительно, тело стало теплеть, пространство и пустота внутри головы исчезать, умирание прекратилось. Голос был очевидно Анин. Теперь у меня нет никаких сомнений, что мы были с ней связаны (или я с её во мне «проекцией») тогда индукцией гайстпарунга на каком-то довольно глубоком уровне нашего подсознания, и когда мое «умирание» дошло до этого уровня, то включилась Анина (или «проекция» Ани у меня в голове) реакция на него в виде страха. В отличие от меня, она не готова была еще умирать и своим криком «вытащила» меня из этого состояния.

•••

Зимой мы недели две жили с Аней (в разных комнатах и без какого бы то ни было телесного контакта) на Кировской. Однажды к нам в гости пришел Володя Сорокин. У меня был тогда как раз период «архангельских» созерцаний. Ментальное пространство этих созерцаний было довольно отвратительным, силовым и в то же время уже как бы и смешным для меня, потому что к этому времени, зная, что нужно выбираться из этих пространств, я относился к ним как Алиса в стране чудес к своим зазеркальным приключениям. Итак, явился Сорокин в виде архангела — краснолицый, с грозным взглядом небесного воина и как бы окруженный плавающими вокруг него невидимыми «духовными» военными причиндалами, которые он, как «архангел», эманировал вокруг себя в виде чистых силовых энергий, а мой ум уже артикулировал их в мыслеформы. Особенно поразила и рассмешила меня одна артикуляция его воинственной атрибутики — нечто вроде гигантских (длиной метра два и весом, наверно, в тонну или больше) красных гантелей, которые вращались вокруг нас (но не визуально, а как психоэнергетические представления в моем уме). Мне стало смешно и я, чтобы не рассмеяться при Володе и Ане (не мог же я им объяснить причину своего смеха!), быстро ушел в другую комнату, зарылся лицом в подушку и некоторое время беззвучно хохотал, пока не прошел истерический приступ смеха.