Каширское шоссе - [51]

Я уже говорил, что был в это время на больничном по ОРЗ и лечился у участкового врача по фамилии Песок. Когда я приходил к ней на прием, ее фамилия напоминала мне фразу, сказанную однажды монахом в лавре на покаянии: «Покаяние должно быть таким, что, выйдя с исповеди, ты должен чувствовать, что грехов в тебе столько, сколько песку на берегу моря». До раскрытия «третьего глаза», сидя перед врачом Песок, когда она мерила мне давление, я чувствовал себя конфузливо и робко — мой бред трансформировал врача в символ «песка грехов». В день же, когда я почувствовал себя светоблещущим Шивой и вышел на улицу, мне как раз навстречу попалась эта очаровательная Песок — невысокого роста женщина с миловидным лицом и красивыми коричневыми глазами. Я вперил в нее свой блещущий безумием и древностью взор мощного бога и она, надо сказать, как более молодая библейская сила и традиция, представилась мне маленькой и слабой, в то время как раньше, будучи «песком грехов», действовала на меня угрожающе.

С ней у меня возник эпизод, аналогичный случаю с парнем на остановке автобуса перед больницей. Во взгляде моем, видимо, было действительно что-то странно притягательное. Песок, двигаясь мне навстречу, тоже неотрывно смотрела мне в глаза, как будто находилась на привязи какого-то ощутимого для меня луча благорасположения и силы, на который я ее «поймал». Выражение лица ее было удивленным, но не устрашенным, как тогда у парня на остановке. Вероятно, для нее это был взгляд веселого, радостно-энергичного сумасшедшего.

То есть с этого момента я опять впадал в полную клинику и терял над собой контроль.

70

Вернулся я домой снова в качестве Демиурга и приступил к своим непосредственным обязанностям — занялся проблемами и перспективами Творения. Я зачем-то воткнул в щель своего письменного стола портняжную металлическую линейку с делениями от 0 до 24 — она была у меня своеобразным духовным инструментом, я соотносил с ней (не помню каким образом) свои планы и выводы о судьбах мира, взял кипу мелованной бумаги и начал бредить в письменной форме. Главной моей задачей, насколько помню, было воплотить в Слове и знаках все свои рассуждения. По-прежнему чувствуя себя окруженным «бесплотными силами», я как бы эманировал через себя информацию о своих коррекциях Творения с тем, чтобы, когда я опять «почию», эти «силы» корректировали направление развития уже на практике, так как я, так сказать, работал только на уровне Творения, замысла, а уж как конкретно они это будут осуществлять, меня не касалось, это их было дело. Какая-то часть моего сознания все-таки понимала, что я брежу, что у меня шуб, но выражалось это только в чувстве: я чувствовал, что богом быть плохо и видел в «богах» какое-то неполноценное, одинокое бытие. Более того, я почему-то «знал», что половина «богов» вообще пребывает в каком-то неприятном «небытии». Причем «боги» мыслились мной не как отдельные сущности, а как одна из ипостасей людей, имеющаяся у каждого человека. Половина «небытийных», причем большая — это те, что умерли и ждут воскресения. Я тогда, кстати, нашел способ, чтобы все были в «бытии» — почему-то для этого необходимо было создать робота. Там были, помню, очень сложные умственные манипуляции с тем, куда поместить налично необходимое «небытие» — и вот его-то я и поместил внутрь «робота». Одним словом, когда я, наконец, «добрался» до того места, до того рабочего стола, за которым проектируется объективная действительность, возле которого я впервые ощутил себя на Кировской перед больницей, у меня в голове была невероятная гносеологическая каша. Очень важными мне тогда казались отношения между мужчиной и женщиной и я придумал довольно сложную сексуальную янтру наподобие тантрических, которую назвал янтрой «Коня». Создание этой янтры было вершиной моих «коррекций». Причем эта янтра обладала еще таким свойством, что при ее реальном осуществлении человек как бы на самом деле уебывает куда-то из этого мира. А поскольку мне этого очень хотелось, а партнерши для осуществления «уебывания» не было (я уже говорил, что в состоянии «демиурга» основным чувством было чувство ненужности в этом мире), то меня опять начало мотать по каким-то «низовым» состояниям, как только я «разотождествлялся» с состоянием «демиурга». Причем в эти моменты я оказывался целиком во власти своего подсознания и чувствовал себя куклой, которую передвигает непонятно какая сила. Так, вскоре меня что-то подняло со стула и поставило лицом к иконе Христа Вседержителя. Я уставился на нее, на нимб, из которого вдруг в мой мозг — причем и визуально уже — стала проникать какая-то фиолетовая лучистая энергия, все усиливающаяся по интенсивности. Затем эта же сила подвела меня к книжной полке, я вытащил монографию о Магрите, на обложке ее изображен человек, у которого вместо головы — сияние. Я уставился на это сияние и в меня опять полился фиолетовый свет. Мне стало физически невыносимо, я отбросил книгу и повалился на диван спиной, навзничь, закрыв глаза. Точнее сказать, глаза мои сами плотно сжались — вряд ли я своими силами смог бы их тогда открыть, — и внутри визуального поля моего зрения, внутри этой темноты, разросшейся до бесконечного космического пространства, начались — в области висков — фиолетовые вспышки, пульсации, я как бы летел сквозь бездну космического пространства, а вокруг меня полыхали эти фиолетовые пульсирующие всполохи, масса которых была невероятна: какие-то взрывающиеся сверхновые звезды. Одним словом, в голове у меня был открытый космос, вселенная, сквозь которую я, в соответствии с законом красного смещения Хаббла, летел со скоростью света, пока не застыл — опять остановилось время и я открыл глаза.