Кашинская квартира - [5]

Шрифт
Интервал

Белинский поскреб бородку.

— Интересное у вас направление мыслей… Да картина в любом случае не ваша.

— А чья?

— Ничья, — не открывая глаз, тихо сказал покойник. — Она в банке.

То, что покойник, хотя и тихо, но заговорил, никого не удивило. Даже Севко не удивился, потому что не понял:

— В каком банке?

Покойник, чуть приподняв руку, показал на кучу ассигнаций и карты.

— В этом. У вас же, кроме картины, ничего нет на банк поставить… Сыграем?

Севко не играл в карты, он ни во что не играл, даже в лото, и собирался сказать, что ни во что не играет, но не успел.

— Не отказывайтесь! — приподнявшись с кресла, Белинский порывисто обнял его и зашептал на ухо. — Неожиданный случай в Москве! Мэра вдруг погнали! Казино все позакрывали!

— Куда погнали?.. — попробовал Севко оттолкнуть неугомонного Виссариона (вот, вспомнил, его Виссарионом зовут! Никогда бы не подумал, если бы не вспомнил), а тот повис на нем:

— В Лондон! Как Герцена! Так мы к вам! Вы не представляете, чего нам это стоило! Сколько здоровья отняло у всех, особенно у Некрасова!..

— Какое здоровье, когда умер… — едва выкрутился Севко из порывистых объятий Белинского, чтобы сразу попасть в пламенные объятия Добролюбова, вскочившего со своей скамейки.

— В некотором смысле умер! Но только в некотором смысле, потому что он гений! А гении бессмертны!

Покойник, как показалось Севко, пустил слезу.

— Любовь к тебе оживила мое сердце!.. Как жаль, что ты умер раньше меня, ах, как жаль! — протянул он руки к Добролюбову, и тот спросил Севко:

— Вы читали «Последние песни»?

Последних песен Севко не читал. Некрасова он знал только потому,

что тот — это Севко со школы помнил — прославил трудовой подвиг простого белоруса на строительстве железной дороги.

— И-мен-но!—воскликнул Добролюбов, прочитав его мысли. Они все умели мысли читать, так что непонятно, зачем книги писали. — А кто еще из всей мировой поэзии прославил трудовой подвиг простого белоруса на строительстве железной дороги? Вот он прославил? — ткнул Добролюбов пальцем, кажется, в Мицкевича, который сидел в ногах покойника и молчал.

— Не прославил! А почему?

— Потому что поляк, — сказал Белинский. — Не русский.

Мицкевича это задело.

— При чем тут: поляк, не русский?.. — впервые подал он голос. — При мне чугунки не было.

— А при нем не было белорусов! — наклонился Белинский к покойнику. — Но он же написал! Предвидел! Гений!.. — И повернулся к Мицкевичу. — А ты не предвидел.

Из последних слов выходило, что Мицкевич не гений, и тот обиделся.

— Как это белорусов не было?.. Я сам белорус!

Белинский поморщился:

— Знаем, какой ты белорус…

— Самый натуральный! — вскочил с дивана Мицкевич. — Нальшанский! Из Новогрудка!..

— Без юдофобии! — стал между ними Добролюбов. — Надоело!.. — И бросил Мицкевичу: — Был бы белорусом, писал бы по-русски! Как Пушкин.

Последних слов Добролюбова Севко не понял. Мицкевич, похоже, тоже. Видно было — он искал, что ответить Добролюбову, но не нашел и снова сел на диван, подвинув покойника.

— А-а-а! — поднял палец вверх Добролюбов. — Я же сказал!

Что он сказал?..

— Про белорусов мало пишут, — печально промолвил покойник. И, помолчав, добавил: — Я написал две строчки, и столько шума.

Все закивали: да, мол, совсем мало пишут про белорусов, и все посмотрели на Севко, как будто чего-то ждали, а он смотрел на всех: чего?

— Подойди и скажи спасибо, — толкнул его в бок Добролюбов. — Подойди и скажи!..

Сказать, конечно, можно, только за что он должен благодарить? Не его же трудовой подвиг покойник прославил, да и не было за Севко никаких подвигов, не считать же подвигом завалившийся мост, но поскольку ситуация и без того становилась напряженной, он решил ее не обострять. Подошел и поблагодарил.

— Не за что… — сказал покойник, и Мицкевич буркнул: «Верно…», — чего покойник не мог услышать или не захотел услышать, спрашивая Севко: — А вы могли бы московского мэра вернуть? Ну, если не сами, так через кого-нибудь?

Как он московского мэра вернет? Через кого?.. Он и минского не вернул бы, если бы того прогнали. Вон он Зусману написал, потому что директор института попросил, чтобы тот вернулся — Зусман не ответил даже… А директор, узнав, что Зусман даже не ответил, еще и насмехался: «Не у-ва-жа-ет вас Зусман…» И по плечу похлопал.

Всю жизнь кто-то по плечу похлопывает.

Покойник вздохнул, как будто знал, что это такое, когда тебя всю жизнь похлопывают по плечу, и взял карты со столика.

— Зусмана мы можем вернуть… Сыграем? Выбор за вами: бридж, покер, преферанс?

Выиграете — Зусман ваш.

На кой черт ему Зусман? И как они могут вернуть его? А если и могут, так пусть с директором играют. Это директора без Зусмана, потому что мостовиков совсем не осталось, из института погнать могут. Как мэра из Москвы.

— Я тебе поиграю! Я тебе руки повыдергиваю! — накинулась на покойника, как будто убить его хотела, худая изможденная женщина, никакая не сиделка, какая сиделка так накинется, только жена. — Все спустил, похоронить не на что!

— А зачем его хоронить? — рассмеялся Мицкевич. Он и так хорошо лежит.

Не похоже было, что он сидит около постели Некрасова по-дружески. Если бы Некрасов был жив, то можно было бы подумать, что Мицкевич ждет, когда тот умрет.


Еще от автора Владимир Прокофьевич Некляев
Лопата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лабух

Президент, госсекретарь, председатель Комитета государственной безопасности и все остальные, сколько их есть, герои романчика, в том числе те, которые названы будто бы реальными именами и фамилиями настоящих людей, являются условными, придуманными литературными персонажами, как также условными, придуманными, несмотря на совпадения в названиях, являются город, в котором они живут, и страна, которой, может быть, нет.


Возвращение Веры

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Реинкарнация

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.