Владимир НЕКЛЯЕВ
Лопата
Рассказ
«Литвинка божий?!. Тю, литвинок, ты ж чёртов!»
«Ага, пусть и чёртов, да не твой!»
Из украинского фольклора
Солнце над Яриловой горой всходило веселое — совсем не под настроение Тита. Но что сделаешь с солнцем? С Ярилой? Тут с самим собой не поделаешь ничего, а не то, что с богом…
В последние года Ярило невзлюбил за что-то Нальшу. Вот и в этом году еще в начале лета спалил хлеба. Почему он беду послал, на кого, на что озлобился? Про то даже вайдэлот Тур и верховный жрец, вещун Криве-Кривейта, который приехал в Крево, чтобы принести жертву Яриле, не дознались. Весь июнь стояла такая жара, что, казалось, плавились камни, и семью Тита, к которой вскоре должен был добавиться еще один рот, ждал голод. Да и не только семье Тита, но и всему Креву, всей Нальше, на земле которой и без солнечных пожаров было едва прокормиться, предстояло в этом году голодать.
— Давайте мне лопату, — сказал Тит сыновьям, как только поели. И положил около пустой миски, обтерев хлебом, ложку. Милава скоро родит, да мне и так уже…
Сыновья его, старший Вит, средний Дан, муж Милавы, от которой не сегодня-завтра должен был появиться у Тита внук, и младший Юр доели свое, также вытерли хлебом и положили на стол ложки.
— Сегодня?.. Или завтра?.. спросил Вит по праву старшего. И когда отец, промолчав на первый вопрос, на второй кивнул, Вит поднялся из-за стола. — Завтра так завтра.
За ним поднялись Дан с Юром. Говорить больше не было о чем. Воля отца — это воля отца. Как сказал, так должно быть.
С седой старины велся в Нальшанской земле обычай: когда хозяин, состарившись, ослабевал, не мог ни посеять, ни пожать, ни смолотить, а только съесть, он или переселялся из красного, хозяйского угла в запечье, или, чтобы не быть в семье нахлебником, просил дать ему лопату.
Большинство выбирало запечье. А лопату выбирал тот, кто не хотел доживать жизнь с мышами.
Обычай требовал, чтобы лопата была или с гумна, где ею хлеб на току веяли, или из дома, где на ней тесто в печь ставили. Чтобы имела отношение к хлебу — и было понятно: все. Сытно или нет, но наелся. Съел человек свое.
Перед заходом солнца он поднимался с лопатой на Ярилову гору, девять раз обходил вершину, где испокон веков было капище, вставал на колени, молился Яриле, а в тот момент, когда солнце склонялось к горизонту, склонялся вслед за ним, положив голову на жертвенный камень. Лопату, которую он принес на плечах, брал его младший сын и бил сверху. По затылку. Обычай требовал, чтобы делал это обязательно младший, — так замыкался очередной круг жизни. С последними солнечными искрами брызгала кровь, и жизнь заходила, закатывалась за границу земли и неба вместе с солнцем…
Тит не мог выбрать запечья.
— Что это с отцом? — спросил Дан братьев, собираясь в свой шалаш в Богушевском лесу, где он драл бересту, заготовлял смолу, деготь, уголь. — Ему же не время, здоровый еще…
— Сын твой здоровее будет, — кивнул Вит на Милаву, которая грела на солнце у стены сенного сарая свой огромный живот. — Не сегодня-завтра одним ртом станет больше. Значит, одним ртом должно меньше стать.
«Кто ж знал, что голод…» — хотел сказать Дан, но Юр опередил:
— Ты что его винишь? Он же не знал, что голод. А если б и знал, так что?..
На том разговор между братьями закончился. Юр пошел на свою пасеку, а Вит, бросив взгляд на круглые груди над круглым животом Милавы, сказал, облизнувшись:
— А то. Не надо было эту смолянку к нам тянуть. Из-за нее все беды. И вот увидишь, Дан: они еще не кончились. Если не так, пусть мне ни рыбы в реке, ни зверя в лесу…
Юр в их семье разводил пчел, бортничал, ведь чем еще, как не пчелами, однорукому заниматься, а Вит охотился да рыбачил. Он сложил высушенные сети, чтобы поставить их в Кревлянке на форель, взглянул еще раз на Милаву и пошел к реке.
Про то, что было, Вит правду сказал. Но про то, что будет, богам знать, а не Виту.
Беды начались после наезда на Смоленское княжество, откуда вернулись нальшанцы с богатыми обозами, а Дан еще и с полонянкой. Он не знал, как на самом деле ее зовут, а она не сказала, так Дан сам назвал полонянку Милавой. Известно, настоящее имя ее было другое, христианское, смоляне не держались так за языческую веру и обычаи предков, как нальшанцы, но какая разница, как называется это диво…
Милава была красивая, как богиня. Богиня красоты. Высокая, гибкая, с васильковыми глазами, белая-белая, с черными, как смола, волосами. Дан сказал, что нашел ее во дворце князя, но что она там делала, кем была, от Милавы было не дознаться.
Смолян ко времени последнего наезда Нальши уже обложила данью Орда, так что выходило, будто нальшанцы взяли в Смоленске не свое, а ордынское. Меньше чем через год поскакало на Нальшу шальное войско Бурундая вместе с дружиной великого князя Василька Романовича. Нальшанский князь Давмонт кинулся за помощью в Новогрудок к свояку, великому князю литовскому Миндовгу, но свояк не помог. Была у свояка другая цель: присоединить к Новогрудку, к Литве, Нальшанскую землю, ослабленную набегами Бурундая. А в Крево вместе с князем Васильком прискакал смоленский князь Глеб, и вместе они Крево разоряли, жгли его в поисках полонянки, про которую говорили, что она была невестой смоленского князя, но не нашли ее, спрятанную Даном в шалаше Богушевского леса.
