Кашинская квартира - [3]

Картина над столом в гостиной висела. Кашин сел под ней, подвинул стол, потому что ему, сморчку, тесновато показалось между столом и стеной. Картина сорвалась и дубовой рамой звезданула Кашина по черепу! Углом рамы в самое темечко, как будто туда метила! А Кашину до лампочки… Только почесался да нож к макушке приложил, чтобы шишки не было. И все… Шишка, правда, была, но больше ничего. Так с чего это Кашин вдруг помер, если его и дубовой рамой не убьешь? Он в лото еще двухкомнатную выиграет, зараза!

Севко никогда в жизни ничего не выигрывал. Совсем ничего — даже медного пятака в орлянку. Загадает на решку — выпадет орел, загадает на орла — выпадет решка. Ни одного раза не было по-другому, ни одного! Ну, может, пару раз и повезло. Только в такой мелочи, в какой и воробью везет. И когда Кашин выиграл квартиру — так Севко припекло! Но вдвое жарче припекло, просто душу зажгла кашинская щедрость: на тебе квартиру за полцены! Просто как в глаза плюнул — так свою щедрость кинул, зная, что Севко не сможет отказаться. Да как отказаться?.. Что тогда скажет сын, которому с ребенком и женой негде жить? «Покупай тогда сам мне квартиру, — скажет сын. — Если гонору столько». И Алёна еще добавит с кривенькой своей усмешечкой: «Гонор есть, а денег нет…»

Так у Севко есть гонор! Он не Кашин, который в лото играет! Он никогда до такого не опускался! А Кашин еще и в казино бегал! На какие такие, позвольте спросить, гроши? На свои? Откуда у него свои, если Люба у него даже заначку выгребает?.. На те гроши, какие ему Севко за полквартиры отдал, — вот на какие гроши Кашин разыгрался! Полквартиры в казино просадил и захворал! А то зараза у него…

Распалял нутро подарком своим Кашин. Допекал. Остудить, залить ожог чем-то надо было, но не пить же… И не до кончины же своей муку из-за щедрости кашинской терпеть. Рассчитаться надо, пока тот не умер, а чем?

Может, картину ему отдать? Некрасова в период последних песен?.. После того как картина упала, Алёна ее и не вешала. Сказала в подвал отнести. Это сколько лет прошло… А картины в цене со временем только набирают. Тем более — шедевры. Вон за подсолнухи какие-то, Севко по телевизору сам видел, миллионы дают, а тут писатели. Да какие!.. Один Некрасов на сколько потянет, хотя и видно, что больной.

Некрасов больной. Кашин больной.

Некрасов умер…

Севко сходил в подвал и принес картину. Очистил ее от паутины и пыли. Поставил на стол у стены, отошел, посмотрел — и удивился. Но не потому, что его поразил худой, белый под белой простыней Некрасов. Он почему-то запомнил, что около Некрасова сидят Белинский, Мицкевич и Добролюбов. Мицкевич на диване в ногах у Некрасова, а Белинский с Добролюбовым — рядом на скамеечках. Или нет: Добролюбов на скамеечке, а Белинский в кресле. В таком венском, с изогнутой спинкой…

Так вот, ничего этого не было. Точнее это все было. Но совсем не так, как помнилось. Добролюбов и Мицкевич висели на стене над диваном, один над левым плечом Некрасова — другой ближе к ногам, а Белинский стоял в головах. И он, Белинский, был бюстом, а Мицкевич с Добролюбовым — портретами. Бюстом и портретами на картине «Н.А.Некрасов в период "Последних песен"». Художника И.Н.Крамского.

В подвале было сыровато, и картина около рамы в нижнем углу, коим Кашина по голове звезданула, немного облупилась. Но благодаря этому она казалась еще более старинной, еще больше на шедевр походила. Даже жалко стало ее отдавать. Да ничего другого, что имело бы стоимость, равную цене половины квартиры, у Севко не было. Поэтому он обернул картину газетами, завязал шпагатом и вышел на улицу.

Идти было непросто. Когда пробовал нести картину перед собой, рама больно била по голени, когда сзади — она била по икрам. Сбоку одной рукой не удержать, двумя — спину перекручивало. А у него радикулит. От радикулита, известно, не помрешь, но пролежать с ним можно дольше, чем Кашин лежит со своим… С чем своим? Холера знает, что у Кашина за холера! Тут боишься, чтобы хуже ему не стало, картину тащишь, шедевр, а там подцепишь что-нибудь…

А придет Кашин навестить?..

Дверь квартиры, в которой жил Кашин, открыла незнакомая женщина в халате, худая и изможденная.

«Сиделку наняли…» — подумал Севко и спросил:

— Хозяин дома?

— Дома, — приветливо ответила сиделка. — А вы кто? Издатель?

Севко удивился.

— Почему издатель?

Сиделка посмотрела на него со злостью.

— Так издатель гонорар должен принести! Вы принесли гонорар? Гроб не на что купить!..

«Помер!» — сдавило, сжало Севко. И как внезапно сжало, так и отпустило. Совсем отпустило, как будто провод под напряжением кто-то снял с головы. Хуже, лучше, помер, не помер… Помер — и он первый, как друг, около покойника. Как в мире этом определено, так и должно быть.

Но почему он первый? Надо ему первым быть? Еще скажут, что он только и ждал, когда Кашин помрет. За дверью стоял… И денег надо будет отстегнуть, гроб им не на что купить, а денег при себе у Севко не было. А если бы и были…

Ему захотелось повернуться и уйти, он даже попытку такую сделал. Но злая сиделка уцепилась за шпагат на упакованной картине.

— А это что?