Караван-сарай - [34]

Невеста в платье из креп-сатина цвета слоновой кости была само очарование; букет флёрдоранжа она заменила прелестным пучком крошечных мандаринов из белого бархата – иронию, впрочем, никто не оценил. Ларенсе хотя бы на день расстался со своим шагреневым портфелем, но правую руку всё равно сгибал прямым углом, словно по-прежнему сжимая его подмышкой. Видно было, что созерцание тонкого блестящего кольца на пальце донельзя забавляло романиста: прочие чувства на его лице не читались. Сконцентрироваться на прошлом или грядущем у него решительно не получалось: события кружились в голове, складываясь в подобие тревожного благолепия. Он знал, что им предстояло свадебное путешествие, накануне в доме на Елисейских полях он видел приятно взволновавший его внушительный дорожный несессер. Все мысли Ларенсе сосредоточились на объективном чувствовании этого предмета – до такой степени, что на выходе из Храма ему почудилось, что он несёт в сумке свой мозг! Свежий воздух и дневной свет, впрочем, быстро вернули его к реальности этой гротескной церемонии, которая уже близилась к концу.

Вечером супруги заняли места в спальном вагоне отправлявшегося на Лазурный берег «Синего поезда»: им хотелось вновь посетить места своих первых интимных свиданий, да и потом, издатель, к которому присматривался Клод, отдыхал в тот момент на вилле в Антибе.

Розина пообещала писать мне. Через неделю я действительно получил от неё следующее послание:

Дорогой друг,

Наше путешествие прошло удачно – и уж наверняка спокойнее, чем то, что проделали мы с вами несколько месяцев назад в вашем болиде с его 60 лошадиными силами: до Марселя я добралась не такой растрёпанной!

Погода стоит скверная, ресторан, где нам подавали тех поразительных морских ежей, закрыт. Я постепенно учусь премудростям домашнего хозяйства. Клод уже не в состоянии обойтись без моей помощи, и я днями напролёт переписываю его черновики. Он споро принялся за работу над очередной книгой, я посоветовала ему привнести туда какое-то новое дыхание: так трудно дать ему понять, что настоящим характером нельзя обзавестись походя!

Вчера мы были в зоологическом саду, там сейчас представлена удивительная коллекция приматов, поистине отражающая все классы человеческого общества. Так, Клод показал мне сенатора с ухоженной седой бородкой, богатую старуху-вдову, рассудительного пролетария, альфонса – но поэта он там не нашёл: возможно, потому что сам принадлежит к их числу, как по-вашему?

Мне скорее показалось, что узы Гименея лишили Ларенсе былой хватки, и если в первом письме это только чувствовалось, второе окончательно подтвердило мои подозрения:

Мы прибыли в Канны, вторую остановку нашего путешествия: публика просто блестящая, у карточных столов не протолкнуться, я без конца проигрываю в баккару, что приводит в ужас моего супруга! Это портит ему настроение, в остальном же он чрезвычайно обходителен[184]. Работа над книгой продвигается медленно, он отыскал некоего графа из Валахии, которому теперь читает свои рукописи: этот милый старик признался мне, что из-за морской болезни по ночам не может сомкнуть глаз, но что за удовольствие смотреть, как он дремлет подле Клода на террасе!

Что поделываете? Работаете ли над чем-то?

Так хотелось бы увидеть или прочесть какое-нибудь ваше творение. Отчего вы мне никогда не пишете?

Клод с нежностью вспоминает вас и по-прежнему питает к вам глубочайшее уважение. Мы часто вспоминаем с ним о событиях прошлого года, о тех милых мгновениях, которые провели здесь втроём……………

Терпеть не могу писать письма, вечно выбалтываешь, что´ у тебя на уме. Я ограничился тем, что отправил Розине следующие стишки, но ответа до сих пор так и не получил.

ХРУСТАЛЬНЫЙ КОТ [185]

Хрустальный кот с красным воротничком

Идёт прямо вперёд.

Он грезит о всех тех, кого ему случалось любить.

Его хвост припудрен;

Глаза прекрасны, точно звёзды,

Его морда округла, как небосклон,

А уши по форме напоминают котят.

Это его дети,

Одному три года, второму – четыре.

У него есть свисток, вырезанный из финика,

Который позволяет ему отогнать сон;

Но знай он,

То не стал бы просыпаться.

Его мозг встал дыбом, лапы – в грязи,

Точно корни лотоса,

На котором прорастают восхитительные цветы,

Остающиеся невидимыми

Для всех, кто пытается их рассмотреть.

Некоторое время спустя я и сам отправился путешествовать. Италия, Константинополь, Южная Америка, Япония и Китай по очереди служили мне пристанищами на этом пути. Два года я не появлялся в Париже, и, признаюсь, впечатления от этой поездки заслонили собой все предшествовавшие события. Время от времени я задавался вопросом, что могло статься с четой Ларенсе, но их молчание казалось мне свидетельством если не счастья, то по крайней мере покоя этой пары – и, надо сказать, я не ошибся! Вернувшись в столицу третьего дня, я прогуливался после обеда по рю де ля Пэ, с удовольствием рассматривая витрины ювелирных магазинов, которые, право слово, радуют глаз ничуть не меньше экзотических цветов, когда увидел группу из трёх персонажей, два из которых были мне хорошо знакомы: навстречу шли Ларенсе и Розина в сопровождении совсем ещё молодого человека с романтически затуманенным взором, который сжимал подмышкой маленький чёрный портфель… Клод первым узнал меня и, как мне показалось, даже обрадовался: он выглядел подтянутым, просто любо-дорого смотреть; Розина особенно не изменилась, лишь её улыбка стала холоднее. Мы решили зайти в бар «Ритц». Молодой человек увязался с нами, и Розина, сообразив, что забыла нас представить, сделала широкий жест в его сторону: