Капитан Арена - [60]

Подъезжая к окраине города, мы услыхали сзади пронзительные крики; их издавал наш калабриец, который бросился вдогонку за нами и был не прочь немного всполошить своих соотечественников и настроить их против нас. Только вот беда: наше право так поступить было соврешенно очевидным, ведь мы проделали за день всего шесть льё, что никак не могло составлять наш дневной перегон. В запасе у нас оставалось еще три часа светлого времени, а нам надо было проделать всего семь миль, чтобы добраться до Пальми. И стало быть, мы имели полное право идти до самого Пальми. Но тут проводник попытался запугать нас: он поклялся, что нас непременно раза два-три остановят, если мы осмелимся путешествовать в такой час, и в подтверждение своего заявления показал нам вдалеке четырех жандармов, которые выходили из города и вели пятерых или шестерых арестантов. Так вот, эти арестанты, уверял нас проводник, были как раз ворами, захваченными накануне на той самой дороге, по которой мы хотели направиться. На это мы ответили, что если грабителей захватили, то, значит, их там уже нет; и к тому же, если он действительно так уж нуждается в ободрении, то мы попросим у жандармов, которые следуют той же дорогой, разрешения путешествовать в их достопочтенном обществе. Возразить на подобное предложение было нечего, и несчастному проводнику пришлось смириться: мы пустили своих мулов рысью, а он с жалобными вздохами последовал за нами.

Все эти подробности я привожу для того, чтобы тот путешественник, который придет в этой благословленный край после нас, раз и навсегда понял, как ему поступать: надо заранее оговорить свои условия, причем непременно письменно; затем, оговорив эти условия, никогда не уступать ни по одному из них. Борьба будет длиться день или два, зато по прошествии этих сорока восьми часов ваш проводник, ваш погонщик мулов или ваш вет-турино привыкнет к порядку и, став податливым и услужливым, сам будет идти навстречу вашим желаниям. Если же сделать это вам не удалось, то вы пропали: ежечасно вы будете встречать сопротивление, на каждом вашем шагу найдется какая-нибудь трудность; трехдневное путешествие продлится неделю, а там, где вы предполагали истратить сто экю, вам придется потратить тысячу франков.

Через десять минут мы догнали жандармов. Едва взглянув на командира, я сразу узнал моего капрала из Сциллы: день выдался удачный.

Встреча была трогательной, мои два пиастра принесли свои плоды. Стоило мне произнести лишь слово, как моего погонщика мулов присоединили в пару к вору, шагавшему в одиночку. Ничего не сказав этому негодяю, я лишь знаком дал ему понять, какие отношения связывают меня с местными властями.

Я попытался расспросить нескольких арестантов, но, к несчастью, мне попались самые честные люди на земле: они решительно не знали, чего от них хочет правосудие. В Козенцу они шли потому, что, судя по всему, это доставляло удовольствие тем, кто вел их туда, и были при этом абсолютно убеждены, что, как только они окажутся в столице Калабрии Читериоре, перед ними извинятся за допущенную по отношению к ним ошибку и отправят всех по домам, вручив свидетельство о добронравии.

Увидев их упорство, я вернулся к капралу; к несчастью, он и сам мало что знал о делах и поступках своих арестантов; ему было известно лишь, что все они находятся под следствием за вооруженный грабеж, а трое или четверо из них обвиняются в убийстве.

Несмотря на обещание, данное проводнику, я счел это общество чересчур избранным, чтобы и дальше оставаться с ним, и, после того как я подал знак Жадену, а он в ответ подал мне другой, мы пустили наших мулов рысью. Проводник хотел было опять что-то возразить, но я попросил бравого капрала сделать ему потихоньку небольшое внушение, что и было исполнено в тот же миг и произвело наилучшее действие.

В итоге до Пальми мы добрались около семи часов вечера, причем обошлось без неприятных встреч и новых возражений.

Нет ничего более быстрого, чем осмотр какого-нибудь города Калабрии; за исключением вечных храмов Пестума, упрямо продолжающих стоять у въезда в эту провинцию, здесь от косы Палинуро до мыса Спарти-венто нельзя увидеть ни одного величественного сооружения; люди, конечно, пытались, как и повсюду, возводить здесь основательные строения из камня, но Господь никогда не позволял им этого. Время от времени он берет Калабрию двумя руками и, как веяльщик поступает с зерном, трясет утесы, города и деревни. Это продолжается более или менее долго; затем, когда он останавливается, все на поверхности в семьдесят льё длиной и тридцать — сорок шириной меняет свой вид. Там, где были горы, оказываются озера, там, где были озера, оказываются горы, а где были города, обычно совсем уже ничего не оказывается. И тогда те, кто остался в живых, подобно муравьям, чье жилище путник мимоходом уничтожил, снова принимаются за дело; каждый везет камень или тащит балку; затем, кое-как и насколько возможно, на том месте, где стоял прежний город, выстроят новый, который, подобно каждому из предшествующих городов, простоит сколько сможет. Понятно, что из-за этой вечной вероятности разрушения тут мало заботятся о том, чтобы строить согласно правилам одного из шести признанных архитекторами ордеров. Поэтому, если только у вас нет намерения заняться какими-либо исследованиями по части истории, геологии или ботаники, вы можете приехать вечером в любой город Калабрии и уехать оттуда на следующее утро: позади вы не оставите ничего такого, что заслуживает быть увиденным. А вот что действительно достойно внимания в подобном путешествии, так это дикий облик края, живописные наряды его обитателей, мощь его лесов, суровость его скал и тысячи спусков и подъемов его троп. Однако все это видишь при свете дня, все это встречаешь на дорогах, и путешественник, который с палаткой и мулами пройдет от Пестума до Реджо, не заглядывая ни в один город, узнает Калабрию лучше, чем тот, кто следуя по главному тракту переходами в три льё, будет останавливаться в каждом городе и каждой деревне.