Каменная река - [8]

Шрифт
Интервал

— Ну так как же? — спросил белобрысый офицер.

— Да, как же? — подхватил командир.

Секретарь фашистов неопределенно взмахнул рукой. Рядом с ним маячила мерзкая вытянутая рожа Косты, а Брачилитоне, тот и вовсе был похож на пугало.

— Приходите вечером, — сказал Пирипо, — только попозже.

— Помните: прежде всего мулы. Их в случае чего и есть можно, — изрек командир.

— Мулов есть? — зашипел мне на ухо потрясенный Нахалюга.

Тури пояснил, что в Катании едят мулов, у них очень вкусное мясо. А мы, невежи, и слыхом не слыхали об этом.

— Я на вас надеюсь. — Командир пожал Пирипо руку, отдал честь по-фашистски. — Вы наверняка добудете все, что требуется. А войну мы выиграем. У нас достанет на это твердости и мужества, и наш дуче с нами.

Все вместе они вернулись к лагерю; возле палаток их уже ждали солдаты, застыв по стойке «смирно» с винтовками наизготове. Коста и Брачилитоне вяло отдали им честь, Пирипо оседлал мула и поехал вниз по Лысой горе, подымая столбы пыли; голова его дергалась, как у марионетки.

— Гляди, уж вон куда отъехал, а все кивает, — усмехнулся Чуридду.

После ухода фашистских начальников наше наблюдение вроде бы потеряло смысл. Надо было придумать что-нибудь новенькое. Золотничок предложил наведаться к Джованни Зануде и его шайке.

— Давай, давай, — презрительно бросил Тури. — Иди с этими дуроплясами котов хоронить. Тебе такая компания как раз подходит.

В лагере снова стало тихо, солдаты разбрелись кто куда.

— И пойду! — с вызовом сказал Золотничок.

— Я с тобой, — заявил Чуридду.

— А мы что, рыжие — здесь оставаться? — сказал я.

— И ты туда же! — возмутился Тури. — От кого, от кого, но уж от тебя-то я этого не ожидал!

Но я плевать хотел на его обиды: и так уж все руки себе ободрал об эти скалы! В конце концов Тури с понурым видом поплелся за нами. Чернявый немного погодя спросил, что делать с пойманной ящерицей.

— Можешь зажарить ее и съесть, — с издевкой сказал я, а потом вырвал ящерицу у него из рук и бросил в лопухи. — Вон, раздави ее.

Но вместо Чернявого это сделал Тури: ему надо было на ком-то сорвать свою злость. Вскоре под яростными пинками ящерица испустила дух; голова у нее превратилась в белесое месиво.

— Вот и вам бы так же башку размозжить, — сквозь зубы процедил Тури. — Надо же быть такими олухами, чтоб уйти от лагеря. Мы бы там еще и не то увидели.

Может, он был и прав, но нам всем осточертело лазать в эту жарищу по острым скалам неизвестно ради чего. Мы прибавили шагу, срывая на пути инжир, швыряясь камнями и радуясь своей свободе. Тури бежал за нами на некотором расстоянии и вовсю размахивал руками. Лысая гора уже осталась далеко позади.

Надо было одолеть еще один перевал, тоже заросший осокой, колючим кустарником, чертополохом. Пока мы карабкались вверх, все тело у меня опять покрылось липким потом.

— Ну что, повеселились? — крикнул Тури, обогнав нас на склоне. — Вот дубы!

Впереди, на краю обрыва, показались первые домики.

— И что же дальше? — спросил Тури, когда перед нами открылся новый спуск в долину.

Мы как-то растерялись: по правде говоря, никто не знал, где искать Джованни и его шайку.

— Дальше-то что? — насмешливо переспросил Тури. — Куда идти?

— Вон туда! — выпалил я и показал на рощу донны Каролины метрах в двухстах от нас.

— Эге-гей! — завопили остальные. — Все наверх!

Добравшись до утопающей в зное рощицы, мы услышали какое-то заунывное причитание. Чуридду поднес палец к губам и спросил шепотом:

— Слышите? Уж не монахи ли псалмы поют?

— Да нет, это птицы, — возразил Золотничок.

— Ты что, оглох, дурья башка? — сказал Тури. — Когда это птицы так зудели?

— Они! — воскликнул я. — Бьюсь об заклад. Это Джованни Зануда с дружками.

Тури хлопнул меня по плечу и заговорщически подмигнул.

— Ну что, может, все-таки вернемся к лагерю?

Мы снова прислушались, стараясь понять, откуда доносятся заунывные звуки.

— Точно, с той стороны! — решил я.

Нам пришлось ползком пробираться между кустами цикория. Чуридду простонал:

— Черт, я уже весь ободрался об эти колючки!

— Кто идет? — послышалось совсем рядом, и похоронный напев мгновенно стих.

Мы вздрогнули.

— Что делать-то будем? — зашептал Золотничок. — Сейчас они нас камнями забросают.

— Это мы! — собравшись с духом, крикнул я.

Раздались приглушенные голоса и шорох камней.

— Все, теперь нам головы не сносить, — заметил Тури. — С Джованни шутки плохи.

— Кто вы такие и что вам надо?! — крикнул кто-то из-за кустов.

— Эй, Джованни, пропусти нас, это мы! — крикнул я.

Мы стояли в нерешительности, а те, видно, тоже не знали, как им быть.

— Ладно, пошли, чего ждать-то? — Я потихоньку стал продвигаться вперед.

Сквозь заросли опунции мы выбрались на площадку, где вся шайка уже поджидала нас. Джованни, зажав в кулаке камень, угрожающе проговорил:

— Чего приперлись? Кто вас сюда звал?

— Слыхали, какие дела творятся? — спросил я.

— Да пошел ты… Не видишь, мы тут заняты. Кармело кота раздобыл.

Кармело, брат моего отца, приходился мне дядей; ему уже сравнялось четырнадцать.

— Да не бойтесь, — примирительно сказал я, — мы вам не помешаем. — И сел прямо на колючки. Приятели последовали моему примеру.

— Так вам, сволочам, и надо, — пробормотал Тури, весь зеленый от злости.


Еще от автора Джузеппе Бонавири
Нечестивый монастырь и его монахи

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.


Лили и Лоло в полете

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.


Близнецы

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.


Волшебный лес

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.


Звонарь

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.


Иисус и Джуфа

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.


Рекомендуем почитать
Салли Даус

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Малороссийская проза

Вот уже полтора века мир зачитывается повестями, водевилями и историческими рассказами об Украине Григория Квитки-Основьяненко (1778–1843), зачинателя художественной прозы в украинской литературе. В последние десятилетия книги писателя на его родине стали библиографической редкостью. Издательство «Фолио», восполняя этот пробел, предлагает читателям малороссийские повести в переводах на русский язык, сделанных самим автором. Их расположение полностью отвечает замыслу писателя, повторяя структуру двух книжек, изданных им в 1834-м и 1837 годах.


Разговор в спальном вагоне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тэнкфул Блоссом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».