Каменная река - [8]
— Ну так как же? — спросил белобрысый офицер.
— Да, как же? — подхватил командир.
Секретарь фашистов неопределенно взмахнул рукой. Рядом с ним маячила мерзкая вытянутая рожа Косты, а Брачилитоне, тот и вовсе был похож на пугало.
— Приходите вечером, — сказал Пирипо, — только попозже.
— Помните: прежде всего мулы. Их в случае чего и есть можно, — изрек командир.
— Мулов есть? — зашипел мне на ухо потрясенный Нахалюга.
Тури пояснил, что в Катании едят мулов, у них очень вкусное мясо. А мы, невежи, и слыхом не слыхали об этом.
— Я на вас надеюсь. — Командир пожал Пирипо руку, отдал честь по-фашистски. — Вы наверняка добудете все, что требуется. А войну мы выиграем. У нас достанет на это твердости и мужества, и наш дуче с нами.
Все вместе они вернулись к лагерю; возле палаток их уже ждали солдаты, застыв по стойке «смирно» с винтовками наизготове. Коста и Брачилитоне вяло отдали им честь, Пирипо оседлал мула и поехал вниз по Лысой горе, подымая столбы пыли; голова его дергалась, как у марионетки.
— Гляди, уж вон куда отъехал, а все кивает, — усмехнулся Чуридду.
После ухода фашистских начальников наше наблюдение вроде бы потеряло смысл. Надо было придумать что-нибудь новенькое. Золотничок предложил наведаться к Джованни Зануде и его шайке.
— Давай, давай, — презрительно бросил Тури. — Иди с этими дуроплясами котов хоронить. Тебе такая компания как раз подходит.
В лагере снова стало тихо, солдаты разбрелись кто куда.
— И пойду! — с вызовом сказал Золотничок.
— Я с тобой, — заявил Чуридду.
— А мы что, рыжие — здесь оставаться? — сказал я.
— И ты туда же! — возмутился Тури. — От кого, от кого, но уж от тебя-то я этого не ожидал!
Но я плевать хотел на его обиды: и так уж все руки себе ободрал об эти скалы! В конце концов Тури с понурым видом поплелся за нами. Чернявый немного погодя спросил, что делать с пойманной ящерицей.
— Можешь зажарить ее и съесть, — с издевкой сказал я, а потом вырвал ящерицу у него из рук и бросил в лопухи. — Вон, раздави ее.
Но вместо Чернявого это сделал Тури: ему надо было на ком-то сорвать свою злость. Вскоре под яростными пинками ящерица испустила дух; голова у нее превратилась в белесое месиво.
— Вот и вам бы так же башку размозжить, — сквозь зубы процедил Тури. — Надо же быть такими олухами, чтоб уйти от лагеря. Мы бы там еще и не то увидели.
Может, он был и прав, но нам всем осточертело лазать в эту жарищу по острым скалам неизвестно ради чего. Мы прибавили шагу, срывая на пути инжир, швыряясь камнями и радуясь своей свободе. Тури бежал за нами на некотором расстоянии и вовсю размахивал руками. Лысая гора уже осталась далеко позади.
Надо было одолеть еще один перевал, тоже заросший осокой, колючим кустарником, чертополохом. Пока мы карабкались вверх, все тело у меня опять покрылось липким потом.
— Ну что, повеселились? — крикнул Тури, обогнав нас на склоне. — Вот дубы!
Впереди, на краю обрыва, показались первые домики.
— И что же дальше? — спросил Тури, когда перед нами открылся новый спуск в долину.
Мы как-то растерялись: по правде говоря, никто не знал, где искать Джованни и его шайку.
— Дальше-то что? — насмешливо переспросил Тури. — Куда идти?
— Вон туда! — выпалил я и показал на рощу донны Каролины метрах в двухстах от нас.
— Эге-гей! — завопили остальные. — Все наверх!
Добравшись до утопающей в зное рощицы, мы услышали какое-то заунывное причитание. Чуридду поднес палец к губам и спросил шепотом:
— Слышите? Уж не монахи ли псалмы поют?
— Да нет, это птицы, — возразил Золотничок.
— Ты что, оглох, дурья башка? — сказал Тури. — Когда это птицы так зудели?
— Они! — воскликнул я. — Бьюсь об заклад. Это Джованни Зануда с дружками.
Тури хлопнул меня по плечу и заговорщически подмигнул.
— Ну что, может, все-таки вернемся к лагерю?
Мы снова прислушались, стараясь понять, откуда доносятся заунывные звуки.
— Точно, с той стороны! — решил я.
Нам пришлось ползком пробираться между кустами цикория. Чуридду простонал:
— Черт, я уже весь ободрался об эти колючки!
— Кто идет? — послышалось совсем рядом, и похоронный напев мгновенно стих.
Мы вздрогнули.
— Что делать-то будем? — зашептал Золотничок. — Сейчас они нас камнями забросают.
— Это мы! — собравшись с духом, крикнул я.
Раздались приглушенные голоса и шорох камней.
— Все, теперь нам головы не сносить, — заметил Тури. — С Джованни шутки плохи.
— Кто вы такие и что вам надо?! — крикнул кто-то из-за кустов.
— Эй, Джованни, пропусти нас, это мы! — крикнул я.
Мы стояли в нерешительности, а те, видно, тоже не знали, как им быть.
— Ладно, пошли, чего ждать-то? — Я потихоньку стал продвигаться вперед.
Сквозь заросли опунции мы выбрались на площадку, где вся шайка уже поджидала нас. Джованни, зажав в кулаке камень, угрожающе проговорил:
— Чего приперлись? Кто вас сюда звал?
— Слыхали, какие дела творятся? — спросил я.
— Да пошел ты… Не видишь, мы тут заняты. Кармело кота раздобыл.
Кармело, брат моего отца, приходился мне дядей; ему уже сравнялось четырнадцать.
— Да не бойтесь, — примирительно сказал я, — мы вам не помешаем. — И сел прямо на колючки. Приятели последовали моему примеру.
— Так вам, сволочам, и надо, — пробормотал Тури, весь зеленый от злости.
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вот уже полтора века мир зачитывается повестями, водевилями и историческими рассказами об Украине Григория Квитки-Основьяненко (1778–1843), зачинателя художественной прозы в украинской литературе. В последние десятилетия книги писателя на его родине стали библиографической редкостью. Издательство «Фолио», восполняя этот пробел, предлагает читателям малороссийские повести в переводах на русский язык, сделанных самим автором. Их расположение полностью отвечает замыслу писателя, повторяя структуру двух книжек, изданных им в 1834-м и 1837 годах.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».