Камень-обманка - [137]

Подъем начали на заре.

Еле приметная тропка змеилась между болотцами, то и дело подползала к источникам, которых тут было великое множество. На заболоченных участках встречались следы волков и рысей, и Катя велела Андрею снять карабин с плеча.

На гребень хребта поднялись вконец измученные.

Россохатский с трудом улыбнулся, успокаивая женщину:

— Ну, слава богу, теперь — спуск. Полегче будет.

Катя мрачно покачала головой.

— Кого ты говоришь. Чудно́!

Прежде, чем начать сход, Андрей оглянулся. Далеко была видна долина Китоя. Река казалась отсюда ровной и плоской, а островки, разбросанные то там, то здесь на водной глади, — склизкими стволами топляков.

Спуск измотал куда горше, чем подъем. Осыпи, тонкий слой грунта на скалах, наледи поминутно грозили бедой. Пришлось связаться веревкой на всю ее длину и двигаться попеременно.

К Федюшкиной речке спустились лишь на исходе дня и в изнеможении повалились на траву.

Ночевали в пещере, душной и гулкой, как бочка. Проснулись поздно, но все равно ныли ноги, кружилась голова.

— Пойдем? — спросил Андрей.

Женщина промолчала.

— Лень?

Катя вяло усмехнулась.

— Не так лень, как не хочется.

— Что поделаешь? Надо идти.

Они выбрались на тропу и медленно зашагали на юг. Вскоре снова стали встречаться прижимы, и тропа двоилась, — одна дорожка уходила вверх, на хребет, а другая бежала по завалам к каменистым берегам.

У одного из завалов Катя обратила внимание на старую густую лиственницу.

Таежница остановилась возле дерева, долго глядела на ствол и наконец резко сдвинула брови.

Россохатский, ушедший было вперед, вернулся, сухо поинтересовался:

— В чем дело?

— Здесь затеси. А вон, на болотце следы.

— Бог с ними, — не раздумывая, отозвался Андрей. — Шел кто-то. Значит, верная тропа.

— Тески не больно старые, — не обращая внимания на его слова, произнесла Кириллова. — Шли месяц назад. Можеть, Дин?

— Ну, Дин, так Дин. Нам-то что?

— Их двое, — раздражаясь, сказала Катя. — Молодой и старик. Молодой — левша.

— Не мудри, пожалуйста. С чего ты взяла?

— Ах, господи! Следы, чё поменьше, в пятках глубоки. Так старики ходять. А вот — большие отпечатки. Глянь, какой размах шага. Молодой шел, аль непонятно? И левый шаг длиньше. Левша он.

— Поспешим, Катя. Нас тоже двое. Мы не дадим себя в обиду.

Они пошли по завалам Федюшкиной речки, спотыкались, падали, снова тащились вперед. Но теперь Катя то и дело застывала на месте, оглядывалась, точно боялась удара в спину.

«Плетутся мелкими шажками дни до слов последних в книге нашей жизни…» — уныло подумал Россохатский. — Кажется, Шекспир».

На вторые или третьи сутки хода по Федюшкиной речке Катя снова увидела две пары следов. Резко остановилась, кинула Андрею:

— Я все ноги избила. Невмочь больше. Пойдем верхом.

— Боишься людей? — спросил он.

Женщина промолчала.

— Ну, что ж, давай подниматься.

Андрею всегда казалось, что горы и трясины никак не могут соседствовать. Однако распадки, затянутые грязью, встречались часто, ноги утопали во мху, и надо было тщательно следить за тропой, чтоб не провалиться в ржавец. Болотняк больно бил по лицу, и отдыхали только тогда, когда выбирались в заболоть[70]. Лишь теперь Россохатский, кажется, догадался: заболоченность Саян связана с долгими летними ливнями.

Тропинка все время взбиралась вверх, и наконец Катя и Андрей приблизились к перевалу. Лес — это был почти все кедровник — давно кончился, и теперь по земле, будто калеки войны, ползли карликовые березки да хватался друг за друга угнетенный лесок.

У перевала пестрели горные куропатки, иногда они покрывали редкую зелень, точно пауты конскую гриву, но были у путников лишь три пулевых патрона, — не тратить же их на эту мелкую дичь.

К седловине добрались в темноте и повалились без сил у родничка.

В середине ночи, когда они глухо спали, положив под себя ватник и накрывшись шинелью, с юго-востока нанесло тучи, и в камни стал дробно бить крупный и круглый, как морские камешки, град. Потом на землю обрушился ливень, и они проснулись, насквозь промокшие и несчастные до последней степени.

На рассвете воздух снова был теплый, небо окрашено в бирюзу и золото, и ночной косохлест с градом казался неправдоподобным, как дурной сон. Впрочем, внизу, под перевалом, медленно клубились дымы тумана, грязные и взлохмаченные, точно речной лед в половодье.

Утолив жажду из родничка, наполнили флягу и приготовились к спуску. Катя пошла было вслед за Андреем, но внезапно застыла на месте. Она шарила взором под ногами, перевела взгляд на неглубокую пещеру.

Андрей подошел к женщине и тоже стал рассматривать землю.

У грота темнели остатки углей и зола. Рядом лежали подсохшие ветки карликовых берез, служившие людям подстилкой. В задернованной почве виднелись четыре дырки от колышков.

Женщина сунула в золу палец. Остатки костра были холодны, и роса глубоко пропитала их.

— Опять те же самые, — сказала Кириллова, покусывая сухие, потрескавшиеся губы. — Двое. Оба курять. Один большой, другой маленький. Дин и кто-то еще. Кто?

— Почему двое? Как решила, что курят? — раздраженно спросил Андрей. Его уже начинала сердить малопонятная боязнь Кати. — Пойдем же…