Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые - [50]

В то странное время подобные «переговоры» могли привести к успеху. Когда буквально в те же дни генерал Краснов объявил о своем походе на Петроград, красновские казаки быстро договорились с прибывшими в Гатчину большевиками во главе с Павлом Дыбенко. Казаки разговаривали с матросами по-свойски. Дыбенко даже предложил «поменять Ленина на Керенского», в шутку, разумеется. Но Керенский, который в этот момент прятался у красновцев, юмора не понял и, узнав о переговорах, немедленно бежал оттуда на автомобиле, переодевшись матросом. Последнее – чистая правда, в отличие от легенды о его побеге из Зимнего в женском платье, чему нас учили в школе.

«Быть

      Керенскому

            биту и ободрану!

Уж мы

      подымем

            с царёвой кровати

эту

      самую

            Александру Федоровну».

На этот раз Керенскому и вправду пришлось переодеться. Что же касается генерала Петра Краснова, пытавшегося силами семисот казаков подавить революцию, то Дыбенко отпустил его под честное слово не воевать против советской власти.

…История с погоней за бронепоездом завершилась не столь театрально, как переговоры с Красновым. Находившиеся в нем солдаты решили сдаться, а с офицерами случилось вот что. «…Командир бронепоезда и часть офицеров тотчас после решения солдат о добровольной сдаче трусливо бежали в лес, – пишет Раскольников в своих мемуарах „Кронштадт и Питер в 1917 году“[25]. – Они избрали плохую долю. Почти все бежавшие офицеры были переловлены солдатами Куженкинского гарнизона и расстреляны ими».

3 ноября 1917 года отряд прибыл в Москву для участия в боях против сторонников Временного правительства. Там выяснилось, что к моменту прибытия эшелона бои в Москве уже прекратились. Но уезжать сразу матросы не захотели. Им захотелось немного помитинговать, и не где-нибудь, а в самом центре города, на Театральной площади. Там они при стечении публики занялись разъяснением «значения пролетарской революции».

Жить в поезде, хотя и недолго, матросы тоже не захотели. «Товарищи моряки жаловались на тяжелые условия жизни в теплушках и просили перевести их в город, – продолжает рассказ Раскольников. – Ховрин, Железняков и я пошли искать помещение. Недалеко от вокзала Николаевской железной дороги, у Красных Ворот, мы наткнулись на огромное трехэтажное здание института благородных девиц». Там и заселились, несмотря на причитания начальницы, которая «все время повторяла: „Но ведь у нас девочки,… у нас девочки“. Мы успокоили волновавшуюся старуху, что институтки могут спокойно оставаться в своем помещении, а мы займем только свободные комнаты первого этажа!» Впрочем, никаких безобразий, насколько мне известно, не последовало.

По пути в Москву Раскольников познакомился со своей будущей женой – Ларисой Рейснер, оказавшейся в эшелоне в качестве корреспондента «Известий» и вскоре последовавшей за суженым на Волгу и Каспий, где он станет командующим флотилией, а она комиссаром. Ее имя, в отличие от имени Раскольникова, было мне известно едва ли не с детства. Все тот же певец революции Всеволод Вишневский выбрал ее прототипом героини своей «Оптимистической трагедии», женщины-комиссара на корабле с экипажем из анархистов. Ее история, приглаженная и приукрашенная, в советские годы была известна каждому мальчишке по одноименному фильму, часто показывавшемуся по телевизору. «Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела?», – повторяли мы ее фразу, сказанную после выстрела в посягнувшего на нее анархиста.

Говорили, незадолго до того Раскольников был влюблен в другую женщину-комиссара – Александру Коллонтай, прибывшую по поручению Ленина в Кронштадт агитировать среди матросов. Но та предпочла ему Дыбенко, который был моложе ее на 17 лет. Дыбенко лично отвез «валькирию революции» с линкора, где после ее выступления матросы проголосовали за большевиков, в порт и на руках перенес с катера на берег.

Матросы нередко выбирали представительниц «эксплуататорского класса». Рейснер была дочерью профессора, Коллонтай – генеральской дочкой. Вскоре и Анатолий Железняков последует примеру старших товарищей, взяв в спутницы полковничью дочь Елену Винда, о чем расскажу позже.

…По-видимому, новое правительство не очень-то спешило возвращать матросов в Петроград. «Из Петрограда поступила директива, которая предписывала нашему отряду двигаться к Харькову и дальше на юг для борьбы с белым казачеством, – вспоминает Николай Хохрин, избранный матросами командиром отряда на место отозванного в Питер Раскольникова. – Почти на каждой остановке проводили митинг, рассказывали местным жителям, как побеждала в Петрограде Октябрьская революция». Железняков, по его словам, был «постоянным оратором».

Известно, что одним из подвигов отряда стало разоружение юнкеров Чугуевского училища. Надо сказать, Чугуевское юнкерское училище считалось одним из лучших в Российской империи, оттуда вышло наибольшее число георгиевских кавалеров. Тем не менее, как только матросы установили орудие на возвышенности и несколько раз выстрелили поверх крыши училища, юнкера сдались. Можно было возвращаться в Петроград, где матроса-партизана ждала минута славы.