Излучина Ганга - [80]

Шрифт
Интервал

— Да, конечно. Это один из наших лучших руководителей. Мы называем его вождем — Нэтаджи.

Кулак снова опустился на спинку кресла. Дерево затрещало.

— Ну вот. Субхаш Босу возглавит Индийскую национальную армию[65] и поведет ее на Дели. Именно это нам и предстоит, нам и вам тоже — захватить Дели. Я приглашаю вас вступить в армию. — Ямаки выпрямился и отвесил чопорный поклон.

— Я буду счастлив… Я хочу сказать, это большая честь для меня. Но у меня нет никакой военной подготовки. Может быть, мне следовало бы пройти какой-то курс.

Ямаки в раздумье закрыл глаза и снова склонился над креслом.

— Посмотрим. Такие люди, как вы, могут сделать больше, чем обыкновенные солдаты. Гораздо больше! Вы будете наносить удары с тыла, как привыкли.

Глаза его были теперь широко открыты и сверкали, увеличенные линзами. «Словно сова при солнечном свете», — подумал Деби. Вдруг надежда мелькнула в его душе.

— Вы хотите сказать, я отправлюсь в Индию?

Ямаки несколько раз кивнул.

— Работать в тылу противника! Взрывать мосты, топить корабли, поджигать самолеты! Я знаю, вам все это знакомо! Отлично! Отлично!

У Деби даже голова закружилась. Ему предлагали то, о чем он так тосковал! Саботаж в тылу англичан, разрушение военных коммуникаций.

— Сейчас самое время, — продолжал Ямаки. — Англичане близки к тому, чтобы уйти из Индии, как они ушли с Андаманских островов. Ганди и Неру никогда не прогонят их. Пассивное сопротивление на англичан не действует. За двадцать лет ненасилием никто ничего не добился. А посмотрите, чего достигли японцы за какие-нибудь два месяца!

— Но могу ли я сейчас отправиться туда, в тыл? — Деби-даялу хотелось возвратиться к главной теме беседы. — Как это осуществить?

Ямаки опять обнажил зубы и зашипел. Он оттолкнул кресло, и оно обрушилось на пол. Тогда он отпихнул его ногой.

— Нег ничего проще, — произнес он. — У японской разведки свои методы. Они все это устроят. Думаю, они переправят вас в Ассам, поближе к границам. Тысячи беженцев пытаются сейчас добраться до Индии этим путем. Вы станете одним из тысяч. Оттуда вы доберетесь до Бомбея, Калькутты и встретитесь с друзьями, с Шафи Усманом, например. — Он внезапно замолчал и бросил быстрый взгляд на дверь позади себя. — Конечно, подробностей я не знаю, — сказал он таким тоном, словно перед этим сболтнул лишнее. — Мне и не положено их знать.

У Деби-даяла задрожали руки. Как много отдал бы он за то, чтобы встретиться лицом к лицу с Шафи. Об этом еще вчера он не смел мечтать.

Ямаки нагнулся, аккуратно поднял и установил кресло на место и уселся на него.

— Отсюда вас отправят в Рангун. Там вас примет генерал. Дальнейшее — вне моей компетенции. Генерал познакомит вас с задачей, объяснит, что и как вы должны делать. Словом, сообщит все, что нужно.

Ямаки хлопнул в ладоши. Солдат, коротышка в зеленой рубашке, принес две бутылки японского пива, недавно только вынутых из корабельного холодильника. «Солдат, должно быть, поджидал сигнала за дверями», — подумал Деби. Они торжественно подняли бокалы за здоровье императора Японии, потом за здоровье вождя Босу. Потягивая пиво и беседуя, они сидели на веранде, с которой открывался вид на гавань. Перед тем как расстаться, они обменялись рукопожатиями и церемонными поклонами.

Следующее утро Деби-даял встретил уже на палубе эсминца, державшего курс на Рангун. Первый этап его возвращения в Индию начался.

Благосклонность Шивы

Снова пыхтел паровозик, втаскивая поезд на знакомые холмы. Гьян сидел у окна и курил, вспоминая все происшедшее с ним за последние недели.

Он был в брюках цвета хаки и в белой рубашке, которую пришлось застегнуть на все пуговицы, чтобы закрыть андаманскую цепочку. Ему не раз представлялась возможность сломать свой ошейник, но он решил пока не делать этого. В первые дни после возвращения цепочка вокруг шеи была единственным удостоверением личности, которое мог предъявить Гьян — песчинка, смытая с палубы корабля в человеческое море. А теперь цепочка вокруг шеи стала еще и важным фактором в его планах, чем-то вроде чековой книжки.

Гьян сознавал, что все поставлено на карту. Он приближался к самому краю пропасти. Если на днях он не найдет работу, ему останется только подохнуть с голода или явиться к властям с повинной. Он все продумал, и выходило так, что получение работы будет зависеть именно от андаманской цепочки. Если придется изображать раскаявшегося грешника, то цепочка с круглой пластинкой послужит ему чем-то вроде паспорта.

Была середина апреля. Прошло уже пять недель с того дня, как на набережной Мадраса появился странный человек без имени, довольный тем, что может затеряться в огромном городе — нищем, пылающем жаром, переполненном народом. Никто не обращал особого внимания на полуголого бродягу, ночевавшего на тротуарах под сводчатыми дверями больших лавок. Здесь и без него на тротуарах ночевали сотни, даже тысячи полуголых людей. Среди них были и женщины, прижимавшие к себе крошечных смуглых детишек, просивших есть.

Недели, проведенные в Мадрасе, оказались мучительными. Возвратившись в мир свободных людей, Гьян испытывал постоянное напряжение. Он бы не вынес этого, если бы не золото Большого Рамоши.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.