Избранные произведения - [24]
Вдруг пение смолкло. И тогда Манану охватил гнев на мужа за то, что он таит в своем сердце недоверие и подозрительность: за два месяца совместной жизни она успела это понять. Она уже не могла разобраться в своих ощущениях, в душе у нее была полная неразбериха, Манана растворила окно: маленькое светлое пятно на небе возвещало, что скоро из-за туч снова выйдет луна. Манана испугалась, время бежало быстро, а ей хотелось бы вернуть его назад и стать прежней, любить только Литу, делать только то, что казалось разумным, жить только тем угасающим днем, тающим быстро, как тростниковый сахар. О, если бы Лита опять положил голову ей на колени, она бы бросила все свои дела и смотрела бы на него, пока дона Мария Виктория молилась в церкви, перебирая четки, а отец Мониз рассеивал сомнения ее благочестивой души, получая за это причитающееся ему вознаграждение. Ничего другого Манана не желала. Из сада доносился тихий, приглушенный шум в кроне деревьев — вероятно, снова набежал запоздавший ветерок, защебетала проснувшаяся птаха. Манана вздрогнула и, высунувшись в окно, устремила взгляд поверх черепичных крыш. Вновь воцарившаяся в саду тишина наполняла душу покоем и какой-то безрассудной радостью, от нее еще сильнее забилось сердце. Она глотнула свежего воздуха и зажмурилась.
— Вот бы мне стать звездой… О, если бы превратиться в звезду и взлететь на небо… — Ее голос нарушил тишину в доме, хотя слова прозвучали чуть слышно.
Стать звездой, мерцающей в поднебесье, и вдруг очутиться в руках-птицах Литы, ее ненаглядного и единственного.
— Как хорошо быть звездой!..
— Замолчи, Мариана! Ты что, с ума сошла? Бормочешь что-то про себя, точно безумная, да еще на кимбунду!
Он подошел к ней, обнял за талию, пытаясь смягчить улыбкой резкость своих слов. Но в глазах Наниньи сверкнули молнии, предвестники начинающейся грозы:
— Как?! Нельзя на родном языке даже слово сказать?!
— Да нет, дело не в этом! Пойми, пора тебе научиться хорошим манерам, ты ведь теперь не просто Манана, а дона Мариана, моя супруга, жена чиновника третьего класса…
Манана безучастно смотрела на него. Сейчас она походила на пойманную птичку, ожидающую мгновения, чтобы выпорхнуть на свободу: она замерла в руке у шалуна мальчишки, открывающего дверцу клетки, но вот пальцы его разжимаются, и, удивленный, он видит, как птица с громким щебетом взмывает в голубое небо. Манана обвила рукой шею мужа и прошептала:
— Ведь еще рано ложиться спать, правда?
— Пора, пора, завтра надо рано вставать…
— Жара просто невыносимая! Давай погуляем в саду.
— Что же, мы и ночевать будем в саду?
— Да нет! Мы только немножко погуляем, подышим воздухом…
Она внимательно смотрела на него, наблюдая, какое действие произвели ее слова. Затем сняла с него очки — он хлопал глазами, точно сова или летучая мышь, обезумевшая от солнечного света, и Манана снова почувствовала к нему отвращение.
— Ну пошли! Посидим полчасика в саду, потом лучше спать будем.
— Ты у меня прямо сумасшедшая. — Он уже улыбался. — Девочка-сумасбродка. Гулять на ночь глядя, вместо того чтобы лечь в удобную кровать…
— Доставь мне такое удовольствие, пожалуйста!
Она обняла его, и они вышли. В саду снова защебетали птицы. Они присели на циновку под мандиокейрой; Нанинья сняла с него, все еще надутого и недовольного, очки и отложила их в сторону, ласковым жестом прикрыла усталые глаза и замерла, ощущая в себе биение новой жизни.
На небе светила полная луна, она была серебристо-голубая, круглая, как живот Мананы, и пятна на ней походили на причудливые фигуры. Ветер унялся, и тишину вокруг нарушал только шелест ветвей мандиокейры. Старая мулемба неподалеку от них отбрасывала на землю тень, в небе сияли звезды. Манана взяла мужа за руку, подержала ее и положила на свой живот.
— Чувствуешь? — спросила она. Рука мужа лежала неподвижно, он все еще не доверял ей. Отведя глаза в сторону, он ответил:
— Да, чувствую. — Неужели он улыбнулся или ей только показалось?
— Нет, я не о том. Он очень вырос, правда?..
Муж пристально посмотрел на нее, будто хотел понять, что таится за этими невзначай оброненными словами. Снова его охватили сомнения, как ни пытался он отогнать их, снова он слышал глас Люцифера, вопиющего в пустыне смятенной души. А Манана вдруг с невинным видом сказала:
— Знаешь, меня это тоже удивляет, вот я и решила посоветоваться с крестной. Может, она разъяснит, в чем тут дело…
— С тетушкой Лембой диа Нзуангонго? — спросил он на кимбунду.
— Что ты! С сеньорой Марией Викторией.
Она тут же перешла на португальский, мягко произнося своим мелодичным голосом слова на чужом языке. И ей показалось, что слова эти будят черные тени возле деревьев, ударяются об ограду сада.
— Я спросила ее, может ли женщина ждать ребенка, если она еще не была близка со своим будущем мужем?
— Что за ерунду ты несешь? — Он хотел было встать и уйти в дом, но она удержала его за руку, серьезная и решительная, совсем непохожая на прежнюю веселую Нанинью.
— Подожди! Ты потом будешь задавать мне вопросы, я и сама ничего толком не понимаю. Я почувствовала, что беременна, едва мы с тобой обвенчались.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.