Из Парижа в Кадис - [33]

Наконец Кучарес, осыпанный аплодисментами, поднял шпагу, спокойно ее обтер и приготовился к новому удару. На этот раз тонкий клинок погрузился во всю свою длину точно между лопатками быка. Животное замерло, дрожа, но оставаясь на ногах; было понятно, что если не сама сталь, то по крайней мере холод стали проник до самого его сердца. Только эфес шпаги торчал у основания шеи.

Тореадор, не обращая больше внимания на быка, отправился приветствовать королеву. Бык же, чувствуя, что рана его смертельна, огляделся вокруг и рысцой, ставшей уже тяжелой из-за близкой смерти, двинулся к поверженной лошади. «Вы видите?! — воскликнул Рока, обращаясь ко мне. — Видите?!»

И в самом деле, добравшись до трупа лошади, бык рухнул на передние колени, жалобно замычал, опустил заднюю часть туловища и лег; только голова его еще оставалась приподнятой. В эту минуту из коридора вышел каче-теро, подкрался к быку, поднял кинжал, подождал минуту и нанес удар.

Молния не могла бы пронзить быстрее. Голова животного поникла без единого содрогания, и оно без единой жалобы испустило дух. Тотчас же музыка возвестила о смерти быка. При этих звуках открылась дверь и появились четыре мула, каждый из которых тащил за собой нечто вроде упряжного валька для постромок.

Мулы почти не были видны под великолепными араге-jos¹, украшенными шелковыми кисточками и увешанными колокольчиками. К валькам стали привязывать один за другим трупы трех лошадей, после чего мулы унеслись с быстротой молнии. Затем наступила очередь быка, и он тоже был удален через выход, специально предназначенный для вывоза мертвых тел. Дверь за ним закрылась.

На песке пролегли четыре широкие кровавые полосы, оставленные телами лошадей и быка. На арене кое-где виднелось еще несколько красных пятен. Вошли четверо служителей цирка: двое с граблями, двое с корзиной песка. Через десять секунд следы первой корриды были устранены.

Пикадоры заняли свои места слева от загона, чуло и бандерильеро — справа. Лукас Бланко, сменивший Куча-реса, чуть вышел вперед. Музыка возвестила начало второй корриды, дверь отворилась, и появился второй бык. Знаете, сударыня, одна из особенностей этого великолепного зрелища — то, что в нем никогда не бывает антрактов; даже смерть человека рассматривается как обычное происшествие и не прерывает представления. Как и в наших хорошо организованных театрах, для исполнителей всех ролей есть дублеры, даже по два.

Среди быков, так же как и среди людей, сударыня, есть трусливые и смелые, простодушные и хитрые, упрямые и отходчивые. Появившийся бык был такой же черный, как и первый; ему было семь лет, как и тому, и он тоже прибыл из Аламинского леса. На взгляд всех присутствующих, он выглядел как брат первого быка, но это сходство не могло обмануть Рока. «Если вам надо нанести какие-нибудь визиты, — обратился он ко мне, — воспользуйтесь случаем, вы смело можете пропустить эту корриду!» — «Почему?» — «Потому что этот бык плох!» — «Откуда вы это знаете?» — «Я это вижу». Сударыня, я заставлю Рока де Тогореса погадать мне, и берегитесь: если он мне предскажет, что придет день, когда Вы меня полюбите, то это произойдет неминуемо, как бы Вы ни клялись, что такой день не наступит никогда.

Бык был в самом деле плох. Как и первый, он кидался на всех трех лошадей, но одного движения копья пикадора было достаточно, чтобы остановить его и даже отогнать. Трижды отброшенный, он продолжал бегать по арене, мыча от боли. Весь цирк шикал и свистел.

Зрители цирка, сударыня, самые беспристрастные наблюдатели, каких я только знаю. Они рукоплещут и свистят, непредвзято оценивая заслуги людей и животных, тореадора и быка. Ни один хороший удар, нанесенный рогом, копьем или шпагой, не остается незамеченным ими. Однажды двенадцать тысяч зрителей в один голос требовали пощады быку, выпустившему кишки девяти лошадям и убившему пикадора. Пощада была дана, и бык живым, неслыханное дело, ушел с арены.

Нашему быку рассчитывать на столь славное спасение не приходилось. Напрасно пикадоры кололи его, напрасно бандерильеро втыкали в него свои бандерильи — ничто не могло побудить его к бою. И тогда цирк огласился криком: «Perros! Perros!» Perm — это «собака», a perros, соответственно, — «собаки». Когда бык не решается атаковать, когда он ведет себя не так, как положено храбрецу, то начинают требовать либо perros, либо fuego.

На этот раз требовали собак. Альгвасил вопросительно взглянул на ложу королевы и знаком показал, что привести собак позволено. Как только этот знак был понят, все отдалились от быка. Можно было подумать, что несчастное животное заражено чумой. Бык остался один посередине арены, оглядываясь по сторонам и, казалось, удивляясь предоставленной ему передышке. Вне всякого сомнения, если в устройстве бычьего мозга есть какое-нибудь отделение, предназначенное для памяти о прошлом, то этот бык вспоминал в ту минуту о диких лугах, где он вырос, и полагал, что его отведут обратно к подножию скалистых гор и к опушкам темных лесов.

Но если он надеялся на это, то иллюзии его длились недолго. Дверь открылась. Вошел человек, держа на руках собаку, за ним второй, третий. В конце концов появилось шесть человек, и у каждого был грозный регго. При виде быка шесть псов отчаянно залаяли, глаза у них повылезали из орбит, пасти открылись до ушей — они готовы были растерзать своих хозяев, если те не спустят их. Хозяева, явно не склонные умереть смертью Иезавели, спустили собак, и те кинулись на быка.