Из Парижа в Кадис - [18]

Я направился к входной двери, где меня с беспокойством ожидали все остальные. «Заходите, господа! — объявил я. — Мы нашли дворец!» Они пошли за мной, дружно крича «Ура». — «Прошу вас, тише, господа, тише; это почтенный дом: ни к чему, чтобы нас выставили за дверь еще до того, как мы в нее войдем!»

Александр вошел, кланяясь, как кавалер Калло; за ним следовал Буланже, потом Маке. Поль замыкал шествие, вытянув ладони по швам, а это всегда означало, что его на минуту выпустили из поля зрения и он воспользовался этой минутой, чтобы нарушить закон своей древней религии. Я искоса посмотрел на него; он улыбался как можно любезнее. Вино Поль покупал великолепное, а ром просто восхитительный.

Господин Монье поднялся в дом первым; Бланшара и Жирарде мы застали в мастерской, где они уже принялись за работу. Они оба, вместе со своим третьим товарищем, г-ном Жисненом, были официальным образом посланы в Мадрид, и им было поручено зарисовать главные сцены предстоящего великого события. Увидев меня входящим в комнату, они восторженно закричали. Их радость удвоилась, когда позади меня появились Буланже, мой сын и Маке. «Ну, видите, как нас встречают?» — повернулся я к г-ну Монье.

Мое предложение о размещении на первом этаже рассмотрели сразу и приняли с воодушевлением. Бланшар и Жирарде схватили кусочек мела и провели линию, отделившую примерно треть мастерской. Эта треть мастерской становилась их отсеком; сюда же выходила дверь их спальни, что было, понятно, очень удобно. Оставшиеся две трети мы присвоили себе. В ту же минуту состоялось переселение. Большой сосновый стол и два стула были передвинуты через белую черту и тотчас же стали собственностью прежних жильцов. Господин Монье пообещал предоставить в наше пользование два стола и четыре стула, подобные тем, что были передвинуты из нашего отсека. Большой соломенный диван с приподнятым изголовьем и ореховый комод становились общим достоянием. Было условлено, что пользоваться ими мы будем как сообща, так и по отдельности, но всегда в добром согласии.

Когда первая часть переселения была закончена, перешли от общей комнаты к личным, поручив Росному Ладану идти за сундуками и ящиками и велев ему перенести в мастерскую предметы, предназначенные для того, чтобы вместе с двумя обещанными сосновыми столами и двумя соломенными стульями стать ее украшением. Через четверть часа осмотр был завершен и мы вселились. Маке и я обнаружили комнату, поблизости от общей, и обосновались в ней. Буланже и мой сын нашли себе приют чуть подальше. В этих двух комнатах были только побеленные известью голые стены, но заботами г-на Монье обе они менее чем за два часа должны были быть обставлены кроватями, столами и четырьмя стульями. Во время этого заселения лицо нашего замечательного хозяина светилось от радости: будучи французом, он был счастлив принять у себя французскую колонию, и какую колонию! Официальные художники и лицо, приглашенное на королевскую свадьбу!

После того как все эти вопросы были решены и из всех коридоров и всех дверей, которые вели к общему центру, послышались слова благодарности, мы вспомнили о надписи «Casa de Banos», помещенной над входной дверью, и поспешили к маленькому атриуму, где разыгралась первая часть только что описанной мною сцены. Что может быть лучше бани, когда проделаешь шестьдесят льё по железной дороге, сто сорок в дилижансе и двести в мальпосте и когда можешь из четырех дверей и четырех комнат хором благодарить Господа за ниспосланный нам уют и покой!

Нам хотелось удержать г-на Монье, чтобы получить ответы на тысячи вопросов, вертевшиеся у нас на языке. Но г-н Монье исчез: он носился по мебельным лавкам Мадрида. И потому мы вынуждены были довольствоваться беседой между собой, но, должен сказать, сударыня, она не стала от этого менее оживленной. В самом деле, все было для нас внове: люди, молчаливые и строгие, смотревшие на нас с застывшими лицами, напоминая в своей неподвижности вереницу теней; женщины, чью красоту не могли скрыть лохмотья; мужчины, гордые, несмотря на свои рубища; дети, рядящиеся в лохмотья отцовских одежд, — все это было для нас не просто другим народом, но еще и другим веком. Буланже пребывал в восторге. Начиная с Байонны, он на каждом шагу встречал модели, позировавшие бесплатно, что позволяло сэкономить как время, поскольку не нужно было тратить его на их поиски, так и деньги, поскольку платить им не требовалось.

Когда мы выходили из бани, появился г-н Монье. «Все готово», — объявил он, потирая руки. «Как, все готово?» — «Да, можете подниматься! Столы прочно стоят по крайней мере на трех ножках, постели так или иначе постелены, стулья способны вас выдержать, если у вас достанет осторожности садиться по одному на каждый!» — «Господин Монье, вы великий человек!» (Наш хозяин скромно поклонился.)

Мы вошли в дом и прежде всего заглянули в мастерскую. Там происходило нечто невиданное! Росный Ладан сам по себе включился в работу. Он открывал ящики и распаковывал ружья; в удивлении я опустил руки. «Оставьте это, займитесь сундуками», — сказал я ему. «Сундуки уже в комнатах господ». — «Прекрасно, дайте мне ключи!» — «Сундуки все раскрыты». Я не мог прийти в себя от такой расторопности. Надо сказать, что в Поле она меня всегда беспокоила: когда он становился таким чрезмерно услужливым, это означало, что он совершил какой-то промах и пытается заслужить прощение.