История ромеев, 1204–1359 - [87]

. Он был благородного происхождения, но по суду некоторых, вовсе не умеющих правильно судить, был человек простоватый и решительно неспособный к делам. Время однако ж показало, что он на самом деле был умнее всех. В то время, как одни не знали, что делать, и с отчаяния горько окончили жизнь, другие силою были взяты и подвергнуты бесчисленным страданиям, а третьи сами выдали себя, — он один, возложив крепкую надежду на Бога, устоял против такой бури обстоятельств, сохранив до последнего издыхания искреннее расположение и неизменную верность к старику-царю. Он и не прельстился блестящими и пышными обещаниями молодого царя, и отнюдь не испугался страшнейших его угроз и приступов. Считая все это большою нелепостью, он прочно укрепил свою крепость и держался в ней до тех пор, пока не услышал о кончине старика-царя; до сего времени сопротивление он считал делом справедливым, а после делом бесчестным, которого уже ничем нельзя оправдать. Поэтому он немедленно вошел с молодым царем в переговоры и, получив от него большие награды, сдал ему крепость; впрочем, по воле царя опять остался ее правителем и начальником, получив и это в награду и воздаяние за свою верность и преданность прежнему своему государю. Добродетель возбуждает к себе уважение и в неприятелях, если они понимают дело. Так и Демосфена афинянина, который был одним из заклятых врагов Филиппа, последний превознес похвалами, говоря: «Если афинянин, живя в Афинах, говорит, что он предпочитает меня своему отечеству, то я куплю его ценою денег, но не дружбы; а если кто ненавидит меня из любви к отечеству, то я воюю против него, как против крепости и стен, как против флота и рвов, но удивляюсь его добродетели и считаю счастливым город за то, что в нем — такое сокровище». Но об этом когда-нибудь после, а теперь возвратимся к тому, от чего уклонились. С началом весны, на шестой неделе св. четыредесятницы, войска обоих царей сразились близ Мавропотама[271], под начальством с одной стороны Константина Асана, а с другой Протостратора. Противная сторона и здесь взяла верх; из наших пало в сражении не более десяти человек, зато множество высших чинов с главнокомандующим Асаном взято в плен; другие же, будучи ограблены донага, в жалком виде возвратились в Византию. Молодой царь, видя, что судьба благоприятствует его усилиям, устроил в Македонии и Фракии все по своему усмотрению и среди весны спешил явиться в Византию, пока болгарское войско не успело ворваться туда. Он боялся вот чего: болгаре, нашедши, что столица не имеет в достаточном количестве войска, и видя, что она изнурена кроме того голодом, которому подверглась вследствие прибытия туда венецианского флота, могли умертвить царя и всех, кто подвернулся бы им под руку, и составить под властью своего предводителя одно государство, простирающееся от Византии до Истра; если же не то, по крайней мере, могли доставить старику-царю неожиданно свежие силы, а для молодого сделать Византию недоступною. Тогда у самой цели своих стремлений он попал бы в ров, и у самой пристани потонули бы его надежды. Таким образом несчастной столице одновременно грозили тогда три опасности. О каждой из них мы скажем порознь. Венецианцы отправили сорок длинных, блестящим образом вооруженных кораблей против живущих в Галате генуэзцев за то, что последние не хотели добровольно возвратить им деньги, отнятые генуэзскими пиратами с одного их грузового судна на самой средине Нижнего Моря. Из них тридцать два вошли в Рог, находящийся пред Византией, и, выстроившись в ряд, грозили галатским генуэзцам осадою, если те будут уклоняться от выдачи денег. Остальные же пред Иером, восемь кораблей, прошедши вперед, сторожили пролив, который в этом месте называется шеей Понта. Нашедши здесь четыре круглых корабля, готовых уже отплыть, они захватили их, посадили на них войско, вооружили их и дали им назначение действовать против генуэзских купеческих судов, возвращавшихся из Понта. Таким образом в несколько дней было захвачено столько римских и латинских кораблей, что они заняли почти весь пролив. Они забирали и римские корабли для того, чтобы генуэзцы, уходя на эти корабли, не ускользали во множестве. И вот когда подвоз хлеба был остановлен, в Византии открылся немалый голод, потому что эта осада продолжалась дней пятнадцать. В течение этого времени сражений не было; так как генуэзцы, не отказываясь от выдачи требуемых денег, только обещали ее и отсрочивали, а венецианцы никак не могли отправиться в обратный путь с пустыми руками. Впрочем, военная дисциплина, благородство и справедливость венецианцев изумляли всех. Никто из них не брал решительно ничего чужого иначе, как за деньги, несмотря на то, что они составляли многочисленную и разнородную толпу. Все они повиновались власти начальников, как стада пастухам, и в продолжение всех тех дней оставались на кораблях, терпеливо подвергаясь сильному солнечному зною. Лодки римлян во множестве кружились около них, доставляли им в изобилии все необходимое и получали платы больше, чем стоили сами вещи. Из того, чем наполнены были корабли, захваченные венецианцами, они не взяли решительно ничего. А были наполнены корабли — одни пшеницей и ячменем, другие соленой рыбой, какая водится в водах Копаидских