История ромеев, 1204–1359 - [86]
4. Чрез два дня молодой царь подошел к стенам Константинополя, желая узнать, как его дед принял принесенные ему оттуда известия, и сильно просил, чтоб ему было позволено одному взойти к деду — отдать ему почтение. Но ни его, ни его речей решительно не допускали до слуха старика; находившиеся при зубцах стен прогоняли его, бросали в него град камней и не только не хотели прислушаться к его голосу, но еще нагло оскорбляли его словами и неуважительно отсылали прочь, говоря, что его и намерения, и слова коварны. Встретив себе такой прием, он отошел несколько от стен. Но вот наступила ночь, и некоторые из возмутителей, принадлежавших к городской черни, в значительном числе тайно собрались в одном месте и дали ему знать, чтобы около полуночи, когда все византийцы погрузятся в сон, а стража на стене сделается не так внимательна, он подошел как можно ближе, к стене, а они будут наготове поднять его на веревке на зубцы стен. Если бы это случилось, то всем его стараниям и долгим домогательствам был бы конец. Те были убеждены, что византийцы тотчас примут его сторону, лишь только он явится среди столицы. Наступила и полночь. Царь видел, что сторожа, сменяясь в продолжение всей ночи, постоянно подают голоса друг другу, возбуждая себя к бодрствованию. В таком затруднении он вверяет себя вместе с великим доместиком Кантакузином и протостратором Синадином маленькому судну и, обогнув южную часть Константинополя, тихо скользит вокруг стены, выходящей к морю, отыскивая, где бы пробраться в город. Но стенные сторожа, заметив их, начали громче кричать и шуметь и, так как те ничего не отвечали, принялись бросать в них камни, так что, испугавшись, они поворотили назад и уехали. Вот что тогда было сделано. С наступлением месяца декабря[267], тайно была доставлена молодому царю от фессалоникийцев грамота, которой его призывали к себе в скорейшем времени. А у них с общего согласия всего простого народа, очень многих знатных лиц и самого их епископа было положено — как только явится он у стен, отворить ворота и выйти к нему. Узнав об этом, царь поручил протостратору с большим числом воинов в некотором расстоянии обходить и как бы осаждать столицу, не позволяя византийцам выходить далее Регия, а между тем тайными письмами и обещаниями, применительно к каждому, привлекать их на свою сторону. Сам же с небольшим числом поехал в Фессалонику. В это время деспот Димитрий, протовестиарий Андроник и Михаил Асан[268] с македонскими полками римлян и с союзным войском триваллов находились вне стен, потому что было опасно, чтобы они не произвели смут. Они были заняты взаимными распрями, разгоревшимися от их тщеславия и раздражительного самолюбия, или лучше вследствие попущения Божия, чтобы они сами расстроили свои дела и сами сделались виновниками своей гибели. Итак, когда они заняты были такими делами, находясь между Фессалоникою и Серрами, царь вошел в Фессалонику, скрыв под одеждою частного человека все знаки царского достоинства, но взошедши внутрь стен, он тотчас скинул с себя эту одежду и явился пред всеми как царь. Тотчас же сбежался к нему почти весь народ, и все отдали ему царскую честь, и все приветствовали его радостными кликами и торжественными благожеланиями. Нашлось, впрочем, очень небольшое число и таких, которые ненавидели его и от всей души были преданы старику-царю. Убежав, они завладели акрополем, укрепили его и оттуда мужественно отражали осаждавших — и царя, и всех собравшихся около него его обожателей. Бросая камни и стрелы, они многих ранили; много стрел, пущенных оттуда, вонзилось даже в щит царя. На следующий день, собрав кучи хвороста, приверженцы царя подожгли ворота и таким образом взяли акрополь. Поднявшись оттуда, царь пошел к крепости Серрам, где находилось союзное войско триваллов. Они поначалу хотели было поднять оружие против царя, но, видя, что деспот Димитрий и другие, протовестиарий и Асан, постыдно рассеялись, а следовавшие за ними воины перебежали в войско царя, и сами, переговорив с царем, сдали ему крепость, после чего отправились домой. Царь видел, что судьба с улыбкою протягивает ему руку, и в прекрасном расположении духа шел вперед, полный блестящих надежд. Чтобы много не распространяться, скажем, что в течение немногих дней он прошел все македонские городки, легко и без труда покорил их и вместе с собою забрал деньги, жен и детей деспота, протовестиария, Асана и других сенаторов, которые там проживали.
5. Старик-царь, потеряв и эту надежду и впав в крайнее недоумение, хотел было уже отправить посольство к своему внуку для переговоров об условиях мира, прежде чем внук выступит из Македонии. Но к несчастью, тогда же его посетила другая надежда и отвлекла его от этого намерения. Правитель болгар Михаил[269] в надежде больших выгод тайно дал знать старику-царю, что, если угодно, будет помогать ему против внука. Царь, подобно человеку, сверх ожидания попавшему в пристань после бури и страшного кораблекрушения, крепко ухватился за это предложение. С той и с другой стороны открыты были переговоры о планах действий, обещаниях и условиях, чего, впрочем, никто не знал, за исключением двух-трех самых верных людей и еще королевы, постоянно ободрявшей отца светлыми надеждами, которыми она сама была обязана знахарям и чревовещателям. Великий логофет Метохит, видя, что счастье изменило старику-царю и так издевается над государством, больше всех боялся за себя; потому что больше всех разделял с царем и тайны, и то, что не было тайной, и намерения, и дела. Он поэтому был озабочен и все думал о будущем, в котором видел не очень счастливый исход дел. И вот в одну ночь увидал он во сне, будто у его постели стоит какой-то странный человек, очень похожий на вора и лесного разбойника, и протягивает руку под изголовье за ключами от кладовой, где находилась его домашняя утварь, драгоценные камни и лежали деньги. Пробудившись с напряжением и еще полный страха, он закричал и велел слугам бежать за вором, пока тот не успел скрыться с деньгами; он еще не догадывался, что это видел во сне, а не наяву. Слуги тотчас поднялись и, нашедши все двери запертыми, уверили его, что это было делом его фантазии и следствием дневных забот. Тогда Метохит, лишь только пришел в себя, глубоко вздохнул и решил, что виденное не столько следствие дневных беспокойств, сколько предзнаменование и предвестье того разорения, какое имеет постигнуть его дом. С наступлением дня большую часть имущества он вынес из своего дома, как будто его судьба была уже решена, раздал его по рукам вернейших друзей для сбережения, а сам, оставив дома жену и служанок, поселился во дворце, где и жил остальное время безвыходно, опасаясь, чтобы не вспыхнул в народе против него бунт. Между тем посланные стариком-царем для управления сел и городов македонских, как мы выше сказали, были взяты в плен вместе с женами и детьми и, разделенные, наполнили собою все тюрьмы в Фессалонике и Дидимотихе. Деспот Димитрий беглецом удалился к королю Сербии, оставив своим преследователям жену и детей; протовестиарий Андроник некоторое время следовал за деспотом, но не мог, подобно ему, вынести положения — жить тунеядцем и пользоваться чужим столом. Представляя себе, сколько богатства, скота, имений и славы со всеми своими надеждами лишился он вдруг, и беспокоясь за жену, чтобы и она не потерпела бесчестья, какому неприятели подвергают пленных женщин, он впал в отчаянье, отдался беспредельной скорби и скоро кончил свою горестную жизнь скитальцем в стране чужой и пустынной. Михаил Асан ускользнул в городок Просиака и, выгнав оттуда жителей, приобрел было себе там надежное убежище; но вскоре, почуяв измену, выпросил у короля Сербии гарнизон и, сдав последнему городок, сам ушел к королю. В это время правителем и начальником крепости Меленика и ее окрестностей был Никифор Василик
