История ромеев, 1204–1359 - [321]

30. В результате среди византийцев поднялось сильное замешательство и стойкий глухой ропот, и они, не совестясь, в лицо ругали Кантакузина и нападали на него, грозя обагрить свои мечи его кровью, если он срочно не сменит императорские одежды на монашеские. Поэтому спустя немного дней он ночью покинул дворец облаченным в монашескую схиму вместе со своей супругой. Он принял имя Иоасаф, а она — Евгения; и он поселился в Манганском монастыре[1602], а она — в так называемом монастыре Марфы[1603]. Они не только взяли с собой все необходимое для жизни, но и все богатство, какое обреталось на то время собранным в царских сокровищницах — коротко говоря, все вообще движимое имущество, — поехало вслед за ними, поскольку император Палеолог из родственных чувств позволил им это.

31. Но я должен коротко рассказать и о том, что происходило тогда с патриархом Филофеем, прозванным Коккином. Здесь необходимо вернуться немного назад, чтобы показать тем, кому охота послушать об этом, какое наказание от Бога постигло вскоре и его во обличение его непомерной и лживой похвальбы. Дело было так. Случилось, что в монастыре, называемом Кратеу[1604], тамошними монахинями были найдены святые мощи, у которых все члены от головы до ног были в безупречном состоянии. У многих возникло предположение, что они принадлежат Андрею Критскому[1605], который украсил церковь многими священными песнопениями. Они были погребены в полу того божественного храма и с давних пор сокрыты в безвестности, и никто не знал о них до этого времени.

32. А недавно они обнаружились, я уж не знаю почему: то ли по какому-то божественному внушению, то ли возникла какая-то нужда там копать, или еще другим каким образом, — мне неведомо. Ибо мне не представилось случая посетить это место и увидеть все собственными глазами, ибо тогдашнее гонение и эта буря в церкви заперли мои двери, так что я не мог даже на короткое время высунуться на волю, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Однако немного позже мне довелось услышать об этом и я также стал одним из знающих, так как уже очень многие публично говорили о событии. Поэтому я отнюдь не счел сколько-нибудь неподобающим, несвоевременным или неполезным вставить в мою историю этот эпизол

доставляющий совершенно ясное доказательство от Бога, обличающее безумие преследователей и показывающее, что наше общество[1606] преследуемых совершенно чисто от скверны.

33. Ибо Филофею Коккину, который тогда патриаршествовал, вздумалось, ухватившись за удачный случай, извлечь из него что-нибудь для подтверждения своего паламитского многобожия. Итак, когда собралась огромная толпа из слоняющихся по рынкам и перекресткам, он встал на возвышении и сказал:

«Мужчины, женщины и малые дети, не стоит думать, будто явление этих божественных мощей случилось в настоящее время без промысла Божия, но [случилось оно] чтобы скорее то, что для многих сомнительно из-за борьбы наших противников, сделать ясным и отчетливым и чтобы всем стало понятно, что наше почитание неких многочисленных нетварных и бессущностных энергий, которые мы называем также божествами бессущностнонизшими[1607] по отношению к божественной сущности и отличными от нее и друг от друга, является нескверным и благочестивым, а поношения в наш адрес наших противников — вздорными и предосудительными. Ибо и в этом, конечно, проявляется приговор Бога и осуждение этих людей. Потому что они, раскиданные по углам и задворкам, ведут достойную всякого порицания и совершенно бесполезную жизнь, а нам Бог дает дерзновение и повод величаться как иными [достижениями], так в особенности и обретением этих святых мощей спустя столь много времени [после кончины святого]».

34. Сказав это и тому подобное, он приказал монахиням в течение нескольких дней поместить святые мощи в подобающую им раку и выставить в заранее подготовленном

363

маленьком помещении при входе в монастырь, а затем приготовить все необходимое к совершению интронизации[1608], а кроме того — еду и напитки в количестве, достаточном для угощения всего клира церкви и тех епископов, священников и мирян, которые присоединятся, чтобы вместе с ним совершить священнодействие.

Все шло своим чередом, но, когда настал день накануне того, в который надлежало совершиться священнодействию, [оказалось, что] монахинями, которые надрывались с утра до вечера, все необходимое было сделано безупречно, а вот святому [Андрею] и Единому Боіу этого святого было неугодно и абсолютно невыносимо, чтобы намеченное было осуществлено мужами-многобожниками, которые и сами так крепко держались нечестия, и других всегда побуждали к нему.

35. Поэтому-то, когда той ночью, ближе ко времени пения петухов, Город постепенно облетел некий слух, что император Палеолог через восточные морские ворота верфи проник внутрь стен на быстроходных монерах и диерах с Тенедоса и Имброса и одной триере, отплыв двумя сутками ранее с Тенедоса, византийцев охватило беспокойство, смешанное с радостью и печалью, и всем тем, что обычно бывает в таких случаях, когда одни от страха без оглядки бегут, в то время как другие решительно преследуют их из-за страсти к наживе. Патриарх же Филофей сильнее всех был охвачен страхом по причине полной непредвиденности и внезапности происшествия. И тот, кто вчера еще, хвастаясь, освящал храм во утверждение паламитской ереси, сегодня показал себя неосвященным и абсолютно недостойным Бога и священства.