История ромеев, 1204–1359 - [297]

29. Когда дела приняли такой оборот, Палеолог прибыл в Дидимотихон, оттуда направил послов к своему тестю Канта-кузину и, узнав, что он остается верен данным клятвам, явился затем лично и в Византий, отбросив все страхи и подозрения. Проведя у тестя более тридцати дней за мирными беседами, к которым, однако, примешивалось некое расстройство по причине отсутствия уверенности в том, на что он надеялся, он отправился обратно в Дидимотихон, ведя с собой супругу, желавшую лучше умереть с ним, чем жить с родителями.

Так обстояли дела, когда осень только что явила восход Ар-ктура[1483]. Прошло немного времени, и вновь с обеих сторон возникли тайные планы, совершенно противоположные принятым решениям. И вот уже Матфей, старший сын Кантакузина, срочно отправляется, чтобы занять Орестиаду, отстоящую [от Константинополя] не меньше чем на двести семьдесят стадий к северу. И с тех пор скандалы лишь умножались, постоянно вспыхивая день и ночь, и дело дошло до явного злодейства и уже непримиримой борьбы. Жители фракийских городов тут же добровольно присоединились к императору Палеоло-іу и стали подначивать его взяться за дело более решительно и добиваться отеческого наследия, ибо всякая беспечность теперь неуместна как никогда прежде.

30. Испугавшись поэтому за свою власть, император Кан-такузин позабыл о прежних словах и соглашениях и, считая любые клятвы чем-то вроде тешащей слух игры на свирели, со всей прытью приступил к совершенно противоположным действиям. Во-первых, направив посланников к своему зятю Гиркану, сатрапу вифинских варваров, и одновременно также к соседним генуэзцам, он опять дал новые клятвы, сильнейшие прежних, обещая тем и другим, что всю жизнь будет с ними единодушен, против кого бы они что ни замыслили и на кого бы ни осердились, если и они помогут ему против его зятя Палеолога. Ибо обращение к ним за помощью[1484] он считал твердыней, крепчайшей всех [других] средств защиты, божественных и человеческих, и издавна привычным для себя орудием [борьбы] против несчастных фракийцев и императора, к которому они присоединились. Поэтому он часто напевал известные слова Писания: Итак, я призову моих язычников, и они меня прославят[1485]. И одновременно с этим начавшие переправлять варваров из Азии во Фракию на ромейских кораблях показали, что жестокое решение императора было вполне серьезным и осуществимым.

Собрав также около пятисот каталонцев, которым удалось избежать опасностей той морской битвы и которые голыми и нищими слонялись повсюду в Городе, император Кантаку-зин сделал их своими телохранителями и весьма тщательно вооружил и снабдил провиантом, так как единоплеменным ромеям он уже не доверял и причислял их к лику своих врагов.

31. При таких обстоятельствах императрице Ирине заблагорассудилось, отправившись в Орестиаду и Дидимотихон, примирить, если это возможно, друг с другом юношей — ее сына Матфея с зятем по дочери, императором Палеологом, — питавших в отношении друг друга глубокие подозрения, отнюдь не совместимые с союзничеством. В спутники себе она взяла помимо прочих также и двух архиереев[1486], чтобы они служили свидетелями, и одновременно Ангела, которому случилось тогда быть вселенским судьей[1487]. В то время, когда я собирался покидать отечество, он был очень мал — я думаю, даже еще не юношей, — однако уже тогда являл образ натуры благородной [и восприимчивой] к наукам и обещавшей в кратчайшее время сделать из него мужа, способного ко всякому виду добродетели. Ибо всех тех, кто одновременно с ним были в то время слушателями твоей премудрости и, учась [у тебя], пили из чаши этих твоих наставлений, он далеко превосходил красноречием и остротой ума. Теперь же, придя в себя после долгого заграничного путешествия, я вижу, что муж этот расцвел много лучше, чем обещала природа, и сегодняшние его результаты сильнее тогдашних начатков. Поэтому я обрадовался, видя, что он ничуть не в меньшей степени приближен к императору и пользуется его благосклонностью, чем самые блистательные мужи. Ибо благодаря преизбытку превосходных качеств он уже и посреди императорского дворца поставлен откровенным языком определять нормы правосудия и касательно государственных дел выносить в суде определения и решения[1488]. Применяя к ним всегда и везде точные и беспристрастные весы правды, он становится для людей дивом, большим всякого справедливого Аристида[1489], и вообще для всех делается главным предметом разговоров — не только для единоплеменников, но уже и для окрестных народов, потому что и до них дошла молва, внушающая к нему непоколебимое и глубокое уважение.

32. Поэтому-то императрица и предпочла его в качестве сопровождающего ее в Дидимотихон, чтобы и он увидел собственными глазами и собственными ушами услышал бы все, что там будет сказано и сделано, а затем стал бы не вызывающим возражений свидетелем.

Итак, прибыв туда, императрица высказала все, в чем, как она предполагала, содержится сила убеждения и что не таит в себе никакой угрюмости. В мягкой манере она слегка пожурила юного императора, как бы предлагая ему материнский совет. Он заключался, говоря вкратце, в том, чтобы ее зять, император Палеолог, добровольно предоставил своему шурину Матфею в автономное управление область от Орестиа-ды до Визии