История ромеев, 1204–1359 - [293]

13. Между тем минуло уже сорок дней со времени ухода Агафангела, когда под конец последнего дня я услышал какой-то шум в задней части дома. Эго случилось в самом начале ночи, которая была темной, поскольку Луна тогда после полнолуния достигла второго перигея своего эксцентра и, образуя конфигурацию [восточной] квадратуры к Солнцу, не хотела давать нам много света с наступлением ночи[1459]. Я тут же спешно побежал и, отворив обычную дверку, потихоньку впустил Агафангела, который все, что было ему поручено, должным и соответствующим образом сделал, сказал и доставил. Однако душа его была все еще в смятении от перенесенных тогда усилий и страхов, и я, желая успокоить его и дать ему время прийти в себя, сказал:

«Небезызвестный Исмений[1460], любезнейший Агафангел, когда оставался наедине с собой, частенько говаривал: Теперь я буду петь для муз и для себя самого[1461], и это была благодарственная песнь; мне же, когда я после твоего ухода остался наедине с собой, удалось те из церковных и политических событий, что произошли за это время, записать, насколько следовало, в десяти словах[1462] и добавить к прежней книге всей

Ромейской истории, отобрав самое важное из того, что ты рассказывал мне во время твоих двух посещений после моего ареста, и того, что мне пришлось претерпеть за божественные догматы незадолго до моего ареста.

14. Да и какое другое занятие подходит для имеющих досуг мудрецов лучше этого? Под «этим» я имею в виду направление ума к таковым литературным упражнениям. Ибо у тех, кто всю жизнь трудится, заботы о сомнительной прибыли и накоплении денег, целиком занимающие [их], обольщают мыслящую часть души и облегчают бремя постоянно присутствующих страданий посредством неопределенных надежд, наподобие тех, что в старые времена, как мы слышали [в мифах], предлагали песни сирен — кем бы эти сирены ни были, — которые, зачаровывая и соблазняя слух тяжестью мелодичной сладости, пленяли, так сказать, всякого, кто только услаждался оной песнью, и гнали к основаниям смерти, так что он за краткое удовольствие расплачивался большим вредом[1463].

А занятия словесностью сами в себе несут подлинную выгоду, всегда — и в жизни, и в смерти — сопутствующую тем, кому дано должным образом извлекать из них пользу. Ведь слово[1464] есть нечто сродное с разумной[1465] душой, ведь одно и то же бессмертие живет в обоих и самым надлежащим образом связывает их воедино, когда никто из них не хочет изменять подходящие условия согласия и стряхивать благородного управителя и возничего дружбы, как когда-то дерзкий Пелоп

Лидиец[1466] сбросил с колесницы Миртила Аргивянина[1467], бесстыдно пренебрегая таким образом престолами правосудия.

15. Итак, когда я после твоего ухода остался наедине с собой, мне, как я уже говорил, удалось записать на прилунившейся бумаге эти десять слов, [работая] усердно, но в то же время и с большой опаской из-за обильно изливавшихся со всех сторон и отовсюду окружавших меня страхов. Я присоединил их к другим словам моей Истории ромеев, насколько позволяла тогда краткость времени. Так что твоим заданием теперь будет взять их с собой и не только передать всем нашим друзьям, которые продолжают подвизаться на том же поприще борьбы за благочестие, что и мы, но и, сделав много копий, до последней черточки и буковки идентичных оригиналу, разослать их по всей ойкумене, где только имеются наши друзья, а также еще в разные другие места, населенные православными христианами, которые с незапамятных времен всегда блюдут те же границы благочестия в простоте духа. Потому что я хочу, чтобы все повсюду знали о безумии этих наших преследователей, которые всюду на нас клевещут, а вместе с тем и о нашем исповедании веры и благочестия. Каковое исповедание также включено в настоящий текст и дословно содержит следующее.

16. Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым; и во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быта, нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и во-человечшася, распятаго же за ны при Понтийстем Пилате и страдавша, и погребенна, и воскресшаго в третий день по Писанием, и возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца, и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца; и в Духа Святаго, господственна-го^ш, животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки; во едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых. И жизни будущаго века. Аминь[1468][1469].

Еще я принимаю и от всей души люблю и почитаю семь святых достопокланяемых Вселенских Соборов и прочие поместные, которые принимает и почитает святая Божия кафолическая и апостольская Церковь, и кого признавали эти соборы, признаю и я, а кого отвергали — отвергаю. И к тому, что они определили, я, как заповедуют сами эти божественные соборы, ни сам ничего не прибавляю, ни другими сделанных прибавлений отнюдь не допускаю, а также и каких-либо опущений и изъятий ни сам не делаю, ни от других не терплю, вплоть до [последнего] значка или черточки.