История ромеев, 1204–1359 - [286]
Так что и отсюда ты в равной степени сможешь понять [значение сказанного], если я краткости ради оставлю в стороне большую часть таковых [преступлений этого] властителя и подробно рассмотрю [лишь] некоторые. Ибо для наиболее разумных людей и из внешних признаков будет понятным расположение души этого человека, а также то, что в сердце его прячутся ложные понятия о Боге и что мыслящая часть его души полна [еретических] скверн, совсем не соответствующих догматам православия. А в этом, пожалуй, и состоит причина того, что ни одно из его дел не спорится, поскольку Бог ни в коем случае не терпит того, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение сокрытую в закромах сердца злобу посредством видимых фактов. И вот как.
40. Николай Пизанский[1405], наварх тех четырнадцати венецианских кораблей, которые, как мы говорили, в прошлом году приплыли под стены Галатской крепости, после того как заполучил императора в союзники и единомышленники венецианцам против генуэзцев, обменявшись с ним страшными клятвами, а затем видя, что, в то время как сам он целиком отдался необходимым действиям, император был в отношении этой борьбы настроен нерешительно и все усердие направлял на другие предметы — то есть на тот разбойничий собор, [созванный] против нас, — сильнее напирал на него, побуждая к действиям.
«Ибо менее всего, — говорил он, — надлежит теперь выжидать, так как военные действия вовсе не терпят ни малейшего отлагательства, но прямо сейчас требуют энергичной стремительности». Но император и дважды, и трижды, и много раз давал ему одни и те же ответы в весьма надменной и не допускающей возражений манере. Он говорил: «Подожди немного, ибо сейчас я спешу подавить догматических врагов моей партии. А потом я встану и разорю эту враждебную крепость словно гнездо — легче, чем вы можете себе представить».
Затем, желая поскорее и без лишних рассуждений избавиться от нас — якобы из-за [настояний] оного наварха, — он обратился к нашим известным аскетам, которые украсили свои почтенные седины следами долговременной добродетели и многолетнего подвижничества, и сказал следующее.
41. «Я столько же предпочитаю ваши проклятия, сколько ненавижу молитвы, и, с другой стороны, настолько же отклоняю от себя проклятия Паламы, насколько приветствую его молитвы». Затем он сымпровизировал те разбойничьи [заседания], подробный рассказ о которых потребовал бы многого досуга, и выступил на войну с латинянами, страшно гордясь тем, что снабдил себя таковыми вспомогательными средствами[1406]. Если же оружие небесных молний и предпочло в то время дремать, поскольку Создатель человеколюбиво [еще только] прокладывал путь гневу Своему[1407], то последующее время не прекращало день и ночь своими действиями беспрерывно изобличать этого человека очевидным образом, наполняя все уши поистине всенародным воплем и возвещая об издавна накопленном в его сердце сокровище злочестивых мыслей о Боге и божественных догматах, а также о его высокомерии, породившем это безумие.
42. Добавлю к сказанному еще и следующее, ибо это тоже поможет составить представление об образе мыслей этого человека. Это лишь один эпизод из многих, которые мы, щадя его, опустили.
Итак, Ирина, его супруга и императрица, много раз просила меня, чтобы я составил от ее имени благодарственное слово к Пречистой Божией Матери, поскольку их [с императором] царский въезд в Византий и конец того длинного и опасного скитания случился на один из Ее праздников, так что необходимо признать, что помощь эта пришла ни с какой другой стороны, кроме как от Нее. Когда же я с большим усердием составил такую речь по требованию императрицы, то он, увидев ее, вместо того чтобы возлюбить меня, лишь еще больше возненавидел, поскольку я там приписал всю победу не его благоразумию и полководческому таланту, а Божией Матери, как если бы Она — так он выразился — внесла его [в столицу], словно мертвеца на деревянной кровати.
Я был этим поражен и порицал его злость по отношению ко мне, а императрица Ирина не только обращенными к нему резкими словами, но и последующими действиями показала, насколько она тоже осуждала недомыслие своего супруга. Ибо, имея горячее стремление ежегодно совершать в этот день торжественное и роскошное празднование в честь Богоматери, она на будущее отказалась от этого и умолкла, не предвидя для мужа ничего хорошего и не ожидая, что его и детей ожидает счастливый конец жизненного пути. Это-то и угасило тогда желание и усердие императрицы и сделало этот праздник не праздничным еще прежде, чем он успел созреть, подрезав самые его корни и погрузив в пучины забвения вместе с тем праздничным словом.
43. Я мог бы рассказать еще больше подобных историй, но решил, что стоит обойти их молчанием из уважения к прежней с ним дружбе. Думаю, что и уже сказанного достаточно для того, чтобы умным людям, а особенно тебе, идя по следу таковых внешних признаков, перейти от них к первым причинам
