История ромеев, 1204–1359 - [272]

Во-первых, метая с крепостных зубцов тяжелые камни и всевозможные снаряды, он поранил их и отогнал; а там, где видел и подозревал, что стена позволяет взбираться по лестницам, срочно добавил ей достаточно высоты, заполнив промежутки между зубцами и сделав надстройку в человеческий рост, оканчивающуюся узкой острой гранью, так что, если бы враги даже забрались на стену, опора для их ног была бы неудобной и весьма небезопасной. Что же касается того подкопа, то, рассчитав место, где по пересечении стены окажется конец подземного хода, он вырыл там поперечный ров гораздо большей глубины, чем у них, так что, когда они, наконец, прошли внутрь стен, то неожиданно оказались в яме и в глубинах смерти. И когда они рухнули вниз, защитники города стали бросать в них множество тяжелых камней и тотчас же предали их в сети неминуемой смерти.

24. По прошествии многих дней прибыло и подкрепление от афинян и фиванцев: триста отборных всадников и добровольческая пехота в большем количестве, чем было у них. Едва лишь молва об этом распространилась по всему острову, как многие стеклись отовсюду, имея каждый в руках прилунившееся оружие.

А военачальник и наварх венецианцев расставил ночью засады в ущельях перед городом, с рассветом же открыто вывел [из города] войско: гоплитов, легковооруженных пехотинцев, лучников и копьеносцев, а также столько всадников, сколько мог найти тогда среди горожан, так что было у него не менее пяти тысяч отборных мужей всякого возраста, способных носить оружие. Поскольку же недавно присоединилось и союзное войско афинян и фиванцев, он отважился сойтись врукопашную с врагом, имевшим не менее чем двукратное превосходство, так как счел, что лучше решить исход всей войны, если возможно, в тот же день, чем затягивать битву надолго, в то время как враги опустошают страну день и ночь.

Поэтому он выстроил свое войско и разделил на фаланги. Отдав левый фланг афинянам и фиванцам, а сам заняв правый, он повел [войско] на вражеский лагерь, вызывая их на рукопашный бой.

25. Итак, и те [в свою очередь] сразу же бросились к оружию, оставив корабли почти пустыми, и поначалу оказали решительное сопротивление, но потом, когда на них с силой обрушилась конница и одновременно пехота издала со всех сторон боевой клич, не выдержали и обратились в бегство, давимые [лошадьми] и поражаемые [оружием]. Затем наступила ночь, битва прекратилась, и они погрузились на свои корабли — однако далеко не в том количестве, в каком пришли, и совсем не в том же виде, ибо их пало в этой вражеской земле не менее пятисот, и не меньше чем столько же было раненых. Так что они были вынуждены беспорядочно отплыть, пока еще была ночь, влача на буксире корабли, лишившиеся гребцов. А наварх и главнокомандующий венецианского флота, срочно вытащив из морских вод два своих корабля, которые были быстроходнее прочих, и наспех вооружив их, насколько было возможно, послал один к правившим венецианцами аристократам, чтобы сообщить о происшедшем, а другой — в Византий: объявить то же самое тамошним венецианцам, а заодно проследить, куда направится противник.

26. Я и сам, сев на этот корабль, доплыл на нем до Геллеспонта, ибо, когда этот доставивший нас корабль поднял весла и встал на якорь близ гавани Тенедоса[1350], мы услышали, что флот противника причалил к Хиосу, чтобы позаботиться о раненых и вместе с тем найти, насколько возможно, замену павшим в оной битве, потому что там им было проще всего это сделать. Поэтому сообщение о победе было передано некоему путешествующему налегке человеку и послано в Византий, а сам корабль поспешно отплыл, чтобы как можно скорее вернуться на Эвбею.

Я же задержался там на четыре дня и имел возможность осмотреть неясные напоминания о знаменитой Трое[1351], о которой столько говорится у великого Гомера: как из-за оной

Елены флотилии с многими тысячами мужей приплыли к стенам города и многих из его героев погубили, а сам город после десяти лет [осады] полностью разрушили. А еще я там видел устье реки Ска манд р[1352], что проистекает с горы Ида[1353]. И берега ее не выжжены Гефестом из-за Ахиллеса, сына Фетиды, как пишет Гомер в Илиаде, произвольно баснословя, но везде там лилии, іустые кусты, и молодая трава, и всего этого достаточно, чтобы изобличить [во лжи] язык Гомера. Ну да ладно.

27. На другой день, найдя грузовой корабль, который отплывал в Византий, я вернулся домой, не имея при себе ни одной монеты сверх десяти золотых, ибо я все потратил в этих моих разъездах. А как я полагал, что для повседневных нужд мелкие монеты полезнее номисм, то сразу же менял вторые на первые. Придя же на следующий день [по возвращении] к продавцам товаров, я нашел, что монеты, которые я имел на руках, упали в цене и в один день так обесценились, что их стоимость с десяти номисм сократилась до восьми. А один старый знакомый, подойдя ко мне, прошептал на ухо, чтобы я в тот же день потратил все монеты на самое необходимое: «чтобы тебе, имея их, не остаться через несколько дней ни с чем, ведь они, как ты сам видишь, постоянно изменяются [в цене], подобно течению Эврипа».