История ромеев, 1204–1359 - [270]

флот и поработил окрестные народы, населявшие тогда Кикладские острова, а также материковые земли Беотии и Аттики. Впоследствии, когда через длинную цепочку наследования власть перешла к Минотавру, человеку грубого нрава[1331], он обложил разные народы, в том числе и населявшие тогда Аттику, разными податями и, в частности, требовал ежегодно дважды по семь отроков из благородных семей приводить туда, в темницу забвения[1332] — лабиринт. Когда же жребий пал на Тесея[1333], то его отец, тогдашний властитель Аттики Эгей, не отпускал его, но он пошел тайком, совершенно добровольно причислив себя к тем дважды семи, так что из-за этого и сам Эгей потом бросился в море и так окончил свою жизнь, отчего море это и названо Эгейским. Когда, однако, дочь Минотавра Ариадна[1334] увидела Тесея и влюбилась в его красоту, она подсказала ему тайные способы освобождения, воспользовавшись которыми, Тесей легко нашел выход из лабиринта. Убив Минотавра, он вместе с Ариадной и неженатыми отроками из Аттики сразу же бежал в находящееся за морем отечество и несколько позже стал основателем знаменитого города афинян, прежде живших разрозненно по деревням Аттики.

17. После этого осмотра мне случилось посетить также и другие деревни, общины и города острова. И я видел, что, можно сказать, почти весь народ там на острове — ромеи, и они всегда твердо держались благочестивой веры отцов. Я охотно бы там задержался на более продолжительное время, чтобы лучше исследовать тамошнее состояние дел, но назревавшие тогда вооруженные беспорядки отбили у меня это желание. Ибо остров этот издавна подвергался многим напастям, в результате которых он оказался порабощен латинским оружием и подчинился государственному законодательству Венеции[1335].

Итак, едва по всему материку и островам распространился слух, что соседние [с Константинополем] генуэзцы, населяющие крепость под названием Галата, нарушили договор и восстали против византийцев, победили их в морской битве и возмечтали теперь о владычестве надо всем морем, так что больше не желали ни сдерживаться, ни оставаться верными прежним договоренностям, хотя бы и с соплеменниками, но на всех, кто проводит жизнь в море, с высокомерием глядели сурово и, так сказать, по-господски. Этим были обеспокоены многие, а более всего — венецианцы. Ведь они могли быстро снарядить большой военный флот и поэтому имели высокое о себе мнение, а теперь генуэзцы, вопреки ожиданиям, помешали им плавать в верхние области[1336] и в Меотиду, и в устье Танаиса и свободно курсировать там, как раньше.

Поэтому они, собрав свои силы, снаряжали больше триер, чем у них было до того, и, спустив на воду те, что были давно вытащены на сушу, чинили их повсюду и одновременно призывали к общей борьбе союзные и подвластные им города и острова, поставляющие им, каждый в меру своей возможности, оружие, триеры и воинов. Они привлекали также [воинов] и из дальних краев — как щедрыми выплатами сразу, так и еще более щедрыми обещаниями на потом, — в том числе и обитавших внизу при Галльском море, близ тех мест, где кончаются отроги Пиренейских гор, каталонцев, которые никому из латинян не уступят пальму первенства в том, что касается воинской отваги на суше и море.

18. Итак, поскольку и Крит был из-за этого охвачен смятением и, так сказать, весь трясся, готовясь выступить в качестве союзника [Венеции] и готовя все, что служит для отражения вражеских атак, то я с началом весны снялся оттуда и, оставив слева остров Саламин, где, как говорят, знаменитый Феми-стокл, сын Неокла, потопил некогда огромный флот персов[1337], миновал острова, называемые Кикладскими[1338], и приплыл на остров Эвбея, который уже много лет был под властью венецианцев.

Я хотел провести там больше времени, но мне помешала сильная занятость эвбейцев: они также были весьма озабочены военными приготовлениями, поскольку прошел слух, что вражеские триеры из Генуи вскоре придут атаковать их. Поэтому я, по-быстрому пройдя и осмотрев весь остров, и, насколько было возможно, исследовав [тамошние] города, достиг Артемисия[1339], северной оконечности Эвбеи, и собирался уже отплыть оттуда, как был удержан внезапно приплывшим военным флотом противника. Ибо под конец лета были замечены четырнадцать генуэзских триер, поспешно прибывшие в Ороп[1340] и Авлиду[1341]. Между этими двумя городами, расположенными южнее [Артемисия], есть продолговатая гавань, которой нипочем любое яростное движение ветров, и туда недавно приплыли враги. А на следующий же день тридцать четыре венецианских триеры, давно уже выслеживавшие эти вражеские [корабли], напали на них и преградили выход из гавани.

Итак, когда генуэзские корабли оказались неожиданно в ловушке, то четыре из них тут же подняли паруса и, как в игре в кости, предпочтя несомненной опасности [проигрыша] вероятную, поставили на последнюю и незамеченными избежали вражеского меча, а остальные [тридцать], еще прежде чем начался бой, [венецианцы] захватили со всем экипажем, за исключением нескольких человек, которые попрыгали на берег. Как-то так получилось там в то время. А наварх венецианского флота, после того как события приняли столь удачный оборот, управил, как мог, дела на Эвбее и сразу же снялся с якорей и на всех парусах отплыл оттуда, взяв прямой курс на Византий. Когда же ему случилось затем узнать, что император находится в Фессалонике, он, отобрав из числа кораблей четыре и передав их одному из самых верных ему людей, отправил его посланником к императору — вести переговоры о совместной борьбе против общего врага, — а сам направился в Византий, чтобы ожидать там прибытия императора.