История ромеев, 1204–1359 - [120]
Итак, видя, что Апокавк не перестает устраивать против него ловушки и засады и, затихнув ненадолго, вновь на свою голову разразится убийственным планом, Кантакузин, пригласив императрицу и патриарха [побеседовать] наедине, сказал им следующее.
«Наиболее сведущие из мирских философов говорят, что противоположности не моіут одновременно сосуществовать в одном субъекте[383]. Коли так, я не вижу, как для меня возможно, при наличии двух крайних противоположностей, действовать предположенным ранее образом. Ведь весь мой ум занимает и подчиняет себе все мои мысли то, как мне в одиночку иметь попечение обо всех государственных делах и заботиться обо всех подданных империи, чтобы они запросто не понесли ущерба от врагов, — а то крайне прискорбное обстоятельство, что те самые, о ком я забочусь, замышляют против моей жизни, вынуждает меня, оставив заботы обо всем прочем, печься о собственной жизни и всеми способами обеспечивать свою безопасность.
Исправление этой ситуации зависело бы от вас обоих, если бы только захотели действовать справедливо вы, чей долг — всеми способами стараться предотвратить и пресечь всякое поползновение, возникающее против государства и церкви, которое, возрастая, подрывает и полностью разрушает всю вашу власть. Вы же, часто и тайно беседуя с бесчестными людьми и следуя их безумным речам, походите на тех, кто левой рукой спешит добровольно отсечь себе правую. И если бы злоумышленники хотели только мою душу извести из тела и их бесстыжий меч не обращался бы против всего — и против друзей, и против потомков, — я, может, и промолчал бы, а может, и нет. Потому что мне кажется не очень-то позволительным и то, когда кто добровольно предает [в руки врагов] свою душу, которая есть данная на хранение собственность Другого[384], прежде чем ей вышло от Владыки разрешение [от тела]. А если не так, то пусть кто-нибудь выступит и скажет мне, ради чего некогда мудрейшие из судей приговорили выбрасывать непогребенными тех, кто наложил на себя руки[385]. Ибо это в некотором роде похоже на то, как если бы кто, придя из чужой страны, помог бежать узнику другого. А если вообще на всех равно распространяется злой умысел этих подлых людей и угрожающая мне опасность, то молчание будет вовсе не свободно от упрека в безумии.
12
Итак, если ваше искреннее расположение ко мне сохраняется доселе, то обещайте мне, что и дальше будете хранить его абсолютно чистым от всякой злобы и безумных посягательств на мою жизнь — тогда и я, со своей стороны, готов исполнить вашу просьбу и одновременно повеления покойного императора насчет опекунства и управления государственными делами. Но это не может стать для всех нас несомненным просто так, прежде чем нам дано будет клятвенное обещание, как это много где и много когда было заведено в случае сомнений в тех или иных человеческих делах. Ибо это в настоящей ситуации представляется мне безопасным убежищем, способным успокоить в моей душе всякое подозрение и бурю помыслов. Ведь есть же такое растение — как говорят сыны Асклепия (AcncArjTiiaôai)>23, — смертельное для волков, расположившись под которым, лисы могут спать спокойно. И если даже бессловесных [животных] необходимость спасаться делает изобретательными, то, конечно, лучше и нам, пользуясь присущим нам от природы разумом и интеллектом, в опасных ситуациях требовать себе ручательств, подтвержденных клятвами. Я бы, пожалуй, и сам дал вам такие же клятвы, если бы мои прежние деяния не доказывали достаточно мою верность.
Ибо я имел возможность облечься в царские одежды, поскольку император был уже при последнем издыхании, когда я с двумя его сыновьями оказался внутри дворца и укрепил его отрядами стражников, и никто мне не препятствовал, но все обомлели от страха. Однако со мной не случилось того же, что и с теми, кто незаслуженно наткнулся на некое сокровище и спешит обеими [руками] наполнить [свои карманы] тем, чего так страстно желает душа, но я остался в границах изначального своего произволения.
Несомненно, богатство, власть и независимость гораздо яснее показывают намерение человека, чем бедность и
подчиненное положение. Ибо нравы некоторых людей, против их воли насильно подавляемые, в течение долгого времени скрываются и вводят внешних наблюдателей в заблуждение.
Итак, одно доказательство моей чистоты после смерти императора, которое одновременно должно разрушить и ваши опасения, — это то, что я, легко могший взять императорскую власть в свои руки, ничего подобного не сделал и даже не пожелал, но пребыл всецело в рамках привычного порядка, сохранив непоколебимой разумность души. Ибо я решил, что нужно не столько человекам угождать
