История Гражданской войны в США. 1861–1865 - [99]

Страна была спасена от захвата столицы ветеранами Шестого корпуса Потомакской армии и Девятнадцатого корпуса из Нового Орлеана. Однако то, что Вашингтон оказался перед лицом грозной опасности и меры по его защите были предприняты так поздно, а Ричмонду в этот момент ничто не угрожало, не делает чести Гранту. На несколько этих дней командующий, похоже, впал в ступор. Частые донесения свидетельствуют о его стараниях, но и показывают, что он не осознавал опасности. В этой ситуации он не проявил себя тем целеустремленным человеком быстрых решений, который командовал при Донелсоне, Виксберге и Чаттануге – скорее он напомнил апатичного и вялого генерала периода Шайло. В то время как корпус Эрли маршировал по долине Шенандоа, он отказывался верить, что эти части покинули Питерсберг. Только 5 июля он признал правду, но и тогда не смог полностью овладеть ситуацией. Ему «не хватает стратегического мышления или изобретательности», – отметил Уэллс.[650]

Но в результате Грант принял достаточно оперативные действия по спасению столицы, в то время как Эрли из-за медлительности упустил прекрасную возможность. Командир конфедератов, вероятно, решил, что ветераны уже прибыли, поэтому не захватил форт Стивенс, который охранял вход в Вашингтон на Седьмой улице и который он мог взять, просто отдав приказ об этом. В полдень 11 июля две дивизии Шестого корпуса под командованием генерала Райта прибыли из Сити-Пойнт на причал Вашингтона и вскоре после четырех часов заняли позиции у форта Стивенс. Столица была спасена. На следующий день произошла ожесточенная перестрелка, за которой из форта наблюдал сам президент, который, очевидно, не подозревал о наличии у противника снайперов. Только упавший рядом раненый офицер вынудил генерала Райта категорическим тоном попросить президента удалиться в безопасное место. В ночь на 12 июля конфедераты отступили. «Мятежники, – записал Густав В. Фокс, – утащили с собой столько добычи, сколько не поступило через их заблокированные порты с начала войны. Это была попытка силами 20 000 человек сломить Гранта, но он был слишком спокоен и настойчив, чтобы поддаться. Случившееся довольно унизительно, но никак не повлияет на ход кампании, результат которой предрешен».[651] Но не все настолько верили в Гранта. Уже стало традицией, что после неудач или больших людских потерь в этой кампании, а в данном случае еще и после вторжения конфедератов в Мэриленд и возникшей для Вашингтона опасности, вставал вопрос о смене командующего; но я не обнаружил ни одного свидетельства и не верю, что такая мысль могла прийти в голову президенту. И в самом деле, поставить на место Гранта было некого. Необязательно частично оправдать его ошибки, чтобы прийти к мнению, что Грант, даже с учетом совершенствования полководческих способностей прочих генералов, лучше всего соответствовал должности командующего армиями Соединенных Штатов. Совершенно очевидно, что президент полностью доверял ему. В июле–августе усилилось, как это обычно бывает в период неудач, давление за восстановление Макклеллана в должности командующего, но нет никаких оснований полагать, что Линкольн обдумывал идею замены Гранта на Макклеллана или что такая замена могла бы как-то сыграть на пользу делу Союза.[652]

18 июля Линкольн на основании акта конгресса от 4 июля 1864 года[653] выпустил прокламацию, призывая на службу 500 000 добровольцев; решение это было продиктовано в первую очередь большими потерями в живой силе в Глуши, при Спотсильвании и Колд-Харбор. В случае недобора он распорядился после 5 сентября объявить дополнительный призыв.

В течение июля Север пребывал в подавленном настроении. «Кто возродит увядшие надежды, которые расцвели с началом кампании Гранта?» Более всего пали духом те, кто получал наиболее полную информацию.

Резолюция, принятая конгрессом 2 июля, достойна иудеев Ветхого Завета или пуритан периода Гражданской войны в Англии. В ней требовалось от президента «назначить день для смирения и молитвы» и попросить людей «собраться в их обычных местах для богослужения», чтобы они могли «признаться и покаяться во множестве своих грехов, молить Всемогущего о сострадании и прощении, о том, чтобы, если то угодно Его воле, существующий мятеж был как можно скорее подавлен, и молить Его как всевластного владыку мира не губить нас как народ». Президент, «искренне разделяющий… покаянные и благочестивые настроения, выраженные» в этой резолюции, назначил первый четверг августа днем, который «народ Соединенных Штатов должен отмечать как день смирения и молитвы».

Томас А. Скотт, всегда готовый оказать эффективную помощь правительству в трудные времена и уже предложивший свои услуги и Пенсильванскую железную дорогу, телеграфировал Стэнтону из Филадельфии: «Апатия в общественном сознании ужасает».[654] Можно было усомниться, что для завершения дела покорения Юга найдется достаточное количество людей и денег. Ухудшение финансового положения страны можно проиллюстрировать колебаниями на рынке золота: 2 января золото продавалось в Нью-Йорке по 152, а в апреле достигло 175 долларов, после чего министр финансов решил затормозить рост цены продажами примерно на одиннадцать миллионов, но эффект оказался лишь временным. Золото вскоре снова стало расти в цене и к 17 июня перевалило за 197 долларов. В этот день президент одобрил акт конгресса, нацеленный на предотвращение спекуляций золотом, который оказался столь же эффективен, как усилия человека, пытающего остановить наводнение. После этого решения спекуляции стали еще яростнее, чем раньше, и в силу военных неудач и отставки Чейза с поста министра финансов в последний день июня золото достигло отметки 250 долларов. 2 июля акт о предотвращении спекуляций золотом был аннулирован. 11 июля, когда Эрли подошел к Вашингтону и коммуникации с городом оказались перерезаны, золото взлетело до 285 долларов – самого высокого уровня за все время войны. В день перестрелки у форта Стивенс и появления в Филадельфии слухов о том, что столица пала, оно продавалось по 282 доллара. Такие цены означали, что имеющие хождение бумажные деньги стали стоить менее 40 центов за доллар. Поскольку государственные облигации продавались за эти деньги, Соединенные Штаты при цене золота 250 долларов (за такую или более высокую цену оно продавалось в течение большей части июля и в августе) платили 15 % по своим займам. Тем не менее деньги были необходимы. Продолжающийся выпуск казначейских билетов вызывал инфляцию. Бизнес, хотя его и лихорадило, чувствовал себя хорошо; многие состояния наших дней своим происхождением обязаны 1863–1864 годам – периоду возбужденного делового климата, когда продавать было просто, большинство транзакций совершалось наличными и почти каждый, вовлеченный в торговлю или производство, казалось, мог стать богачом. Сохранялись значительные финансовые резервы и, поскольку стоимость собственности в первую очередь зависит от стабильности правительства, в момент чрезвычайного кризиса на ее поддержание расходовались огромные средства. Даже в тот момент некоторую уверенность можно было почерпнуть из того, что немцы постоянно и в больших количествах покупали наши облигации.