Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация - [11]

Сомнения и вопросы

Схема новоевропейской истории, разработанная в XIX в. и продолжающая господствовать до сих пор, воплотилась, по мнению И. Валлерстайна, в комплексе проблем, которые очертили поле исследований, но ограничили и исказили исследовательскую перспективу. В связи с этим американский учёный ставит несколько вопросов.

1. Чем объяснить разнообразие национальных вариантов развития? Как в той или иной стране произошёл переход от феодализма к капитализму и как совершилась промышленная революция? Чем объяснить успех Великобритании? В чём причина больших успехов прогресса Запада по сравнению с Востоком?

2. Как те или иные страны справляются с проблемами, порождёнными их «параллельной» модернизацией? Каков оптимальный путь создания демократического государства, который обеспечит участие широких слоёв населения в управлении и в то же время не допустит анархии? Как могут страны справиться с социальными отклонениями (преступность, душевные заболевания), вызванными «аномальным» характером нетрадиционных обществ? Как могут государства преодолеть межгосударственные конфликты, обусловленные экономическим ростом (войны, империализм)?

3. Как отсталой стране догнать ушедших вперёд?

Поскольку, полагает Валлерстайн, ответы на два первых вопроса лежали, казалось, в плоскости сугубо внутренней истории «исходных целостностей» (государств), ответ на третий вопрос заключался в необходимости максимально последовательного повторения опыта более развитых государств. Ни либералы, ни марксисты, ни многие консерваторы не сомневались: сработает повторение менее развитыми странами опыта развития лидеров.

Миф, созданный в середине XIX в. с целью объяснения того, почему Великобритания оказалась в то время более могущественной, чем Франция или Германия, лучше всего «работает» на материале Западной Европы того периода. Однако с переносом этой гипотезы в пространстве и времени нарастают аномалии при приведении эмпирической реальности в соответствие с мифом, на что исследователи до сих пор реагировали добавлением к схеме очередных «эпициклов» и «деферентов». Например, пишет Валлерстайн, от вопроса, существовала ли промышленность до индустриализации, отделываются с помощью добавления к индустриализации приставки «прото». (Здесь необходимо отметить, что и сам Валлерстайн фиксирует «протокапиталистические элементы» в докапиталистических обществах.)

В то же время Валлерстайн отдаёт себе отчёт в том, что «организующий историю миф» — мощная конструкция: он хорошо известен, объясняет многое из того, что и как происходило в истории; наконец, он гибок, причём до такой степени, что нередко его нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Исследования, ведущиеся в рамках мифа, придали ему черты научной утончённости и обаяние глубокой изученности деталей. Однако Валлерстайн искал и нашёл уязвимое место у современной историко-познавательной модели: во- первых, она не объясняет и не может объяснить — будь то марксистская или либеральная версия, — почему вопреки всем предсказаниям, вытекающим из неё, существует и увеличивается широко признанный разрыв между богатыми и бедными странами (ведь предполагалось, что все они станут обладателями «богатства наций»); во-вторых, в равной степени остаётся необъяснённым, почему растёт широко оспариваемый, но, как считает Валлерстайн, вполне реальный разрыв между буржуазией и пролетариатом.

Неспособность ответить на два «наивных» вопроса свидетельствует, по мнению Валлерстайна, об ошибочности тех посылок, на которых основан миф.

Во-первых, неверно выбран базовый объект исследования — государство, таковым может быть только КМЭ (СМС).

Во-вторых, «состав исполнителей» драмы современной истории неверно определён. С одной стороны, понятия буржуазии и пролетариата невероятно овеществлены. Они определяются, прежде всего, по образу, подобию и в терминах частного варианта, имевшего место в Западной Европе середины XIX в.; эти понятия являются относительными, а не общими или характерологическими. Кроме того, далеко не ясно (по крайней мере, это не должно быть предположением a priori), что аристократия и буржуазия — два противостоящих класса, то же можно сказать о тандеме «пролетариат — крестьянство»[32].

В-третьих, — и это главное — неверна сама легенда. Вместо неё Валлерстайн предлагает новую «Сказку Нашего Времени», которая сводится к следующему. Давным-давно жили-были землевладельцы, выжимавшие прибавочный продукт из крестьян. Однако по ряду причин (о которых можно спорить) между 1250 и 1300 гг. эта система стала испытывать серьёзные трудности: «сделочная позиция» крестьянства в отношениях с феодалами за два последующих столетия значительно улучшилась. Отчасти это произошло в результате действий крестьян (восстания), отчасти из-за демографического спада, наступившего в результате Чёрной Смерти (что увеличило ценность квалифицированной рабочей силы), отчасти из-за уничтожения аристократии в междоусобицах (результат экономического давления). Это был так называемый кризис феодализма, известный также как кризис сеньориальных доходов.

Политически ослабевшая аристократия опасалась, что события развиваются в направлении «кулацкого рая». Стратегией изменения эволюции стало превращение феодальной системы в КМЭ, в принятие иного способа производства, в котором изъятие прибавочного продукта у непосредственных производителей было бы не столь откровенным, как в прежней системе. Эта стратегия предполагала «конверсию» феодальных землевладельцев в предпринимателей капиталистического типа, прежде всего в сельском хозяйстве, а затем в промышленности, торговле, финансах. Таким образом, произошло вовсе не свержение аристократии буржуазией, как полагали либералы и марксисты, а превращение аристократии в буржуазию