Исторические записки. Т. VII. Жизнеописания - [125]

:

Я прежде был поближе к власти,

Теперь — в Чанша, тут жребий мой.

Я слышал, Цюй Юань путь свой

Окончил в глубине Мило речной.

Тебе, река Сяншуй, вверяю

Мой горестный, мой гневный стих.

Мудрец попал в коварства сети

И умер, задохнувшись в них.

Увы! Увы! О тех я плачу.

Кто радостных не знал часов.

Нет феникса и чудо-птицы,

И все под властью хищных сов.

Увы, глупец прославлен ныне,

Бесчестный властью наделен.

Вступивший в бой со злом и ложью

Мудрец на гибель обречен.

Бо И корыстным называют,

Безгрешным же — убийцу Чжи,

Свинцовый нож считают острым,

А дивный меч Мосе[1017] — тупым.

Бессмысленна жизнь человека.

Как не грустить, не плакать мне?

Нет больше золотых сосудов,

А глина грубая в цене.

Волов впрягают в колесницы,

Осел опередил коней,

Породистый скакун уныло

В повозке тащит груз камней.

Уборов иньских шелк не в моде,

Он в обуви подстилкой стал,

Но слишком тонок, чтобы долго протянуть.

О Цюй Юане я горюю —

Он в жизни это испытал.

Я говорю: [290]

Конец всему, никто меня не знает,

И я грущу и скорбью угнетен.

Крылами легкими взмахнув, умчался феникс,

И, устремляясь ввысь, все уменьшался он.

Чтобы сберечь себя, он прячется в глубинах

На дне с драконами, под влагой быстрых рек:

Чтоб стать невидимым, он стер свое сиянье,

Но с мелкотой речной не будет знаться ввек.

Все почитать должны мудрейших добродетель,

От мира грязного таиться нужно нам,

Тот вороной скакун, который терпит путы

И уши опустил, — подобен жалким псам.

И все же Цюй Юань виновен в том, что медлил

Расстаться с ваном Чу, от козней злых уйти, —

Покинуть бы ему любимую столицу

И, странником бродя, иной приют найти.

С высот заоблачных могучий феникс, видя

Всех добродетельных, слетает им помочь,

Но если зло и ложь сокроют добродетель,

Он вновь взмывает ввысь и улетает прочь.

Известно это всем: в запрудах мелководных

Большие осетры не могут долго жить,

А мелюзге, которая кишит в канаве узкой,

Огромной рыбы ход легко остановить.

В течение трех лет Цзя И служил чаншаскому вану в должности тайфу. Однажды в дом Цзя И влетела сова, которая уселась в углу комнаты; чусцы сову сяо зовут фу, [считая ее появление предзнаменованием беды]. Поскольку Цзя И было суждено жить в Чанша, а Чанша — сырое и болотистое место, Цзя И полагал, что здесь он долго не протянет, и был очень грустен. Тогда, чтобы излить свою печаль, он написал оду, в которой говорилось[1018]:

В году чаньянь, как началась

Четвертая луна, в права

Вступило лето, в день гэн-цзы[1019]

На склоне дня влетела в дом сова.

Эта зловещая птица

От лени двигалась едва...

Тому нежданному визиту

Я был, конечно, удивлен,

Открыл я книгу, стал по ней гадать [291]

И мрачный вычитал закон:

«С прилетом дикой птицы в дом —

Хозяина из дома вон»[1020].

Я разрешил себе спросить

У гостьи: «Мне теперь куда?

Предстанет счастье и успех

Иль сторожит меня беда?

Быть может, скажешь, утоплюсь,

Иль впереди еще года?»

А птица, будто бы вздохнув

И голову подняв,

Взмахнула крыльями в ответ:

«Сам думай и по мне решай,

У птицы дара речи нет».

Все сущее меняется, течет

Безостановочно в мельканье лет,

Стремится времени поток

Вперед, и нет пути назад.

И форма и дух взаимопорождают друг друга,

Изменяясь, связаны навсегда;

Безграничны, глубоки таинства бытия,

Выразить их словами нельзя.

Опора счастия — беда,

И в счастье кроется она[1021],

Горе и радость вместе всегда,

У счастья и несчастья нераздельны врата.

Могучим было царство У,

Фу Ча привел его к беде,

Юэсцы спасались на горе Гунцзи,

Но Гоу Цзянь стал гегемоном в стране[1022].

Высокого поста добился в Цинь Ли Сы,

Но был жестоко казнен;

Простым колодником был Фу Юэ,

Но стал советником У-дина[1023].

Беда и счастье — ком тугой,

Сплелись в один клубок.

Ну как судьбу судить?

Конец — неведом, замысел — глубок.

Вода, прорвавшись, зло творит;

Когда натянут слишком лук,

Стрела за цель перелетит[1024].

Все сущее переплетено [292]

И сталкивается крутясь;

Тучи рвутся к небесам,

Спадают вниз дожди,

Сметалось все на их пути,

И глыбами раскинулась вокруг

Необозримая земля.

О Поднебесная! Твои дела предвидеть невозможно,

Великий Путь! Ведь рассчитать тебя нельзя!

Срок жизни нашей предопределен,

Как знать, когда наступит час?

К тому же небо и земля —

Плавильный горн, очаг труда:

В нем уголь — свет и тьма,

Все сущее — как медная руда.

Все собирается и вновь рассеивается,

И вечных правил тому нет.

Мириадам перемен нет ни начала, ни конца.

Нежданно появляется на свете человек,

И жизнь его не стоит ничего,

Он обратится во что-то все равно.

К чему грустить о том?

Люди малознающие своекорыстны,

Ценя себя, презирают других,

А для людей, мыслящих широко,

Ничего недоступного нет.

К богатству жадный устремлен,

Сражаться доблестный горазд,

Тщеславный все отдаст за власть,

А человек простой за жизнь что не отдаст?

Корыстолюбцы мечутся —

Кто на запад, кто на восток;

Только великие не склоняются,

Из вихря перемен извлекая урок.

Как пленник, взятый под стражу,

У нравов на цепи глупец.

Совершенный человек все готов отдать

И слиться с Дао наконец.

Человек из толпы колеблется,

Любовь и ненависть в себе храня,

Святой же муж бесстрастен,

Вверяя Дао свою судьбу[1025],

Отрекшийся от знаний и собственного «я» [293]

Хоронит себя сам.

Пусть в бездонных просторах мрак,

Но Дао царствует и там.