Исторические силуэты - [125]

«В сгоревшем селе Высоком, — повествует Мартос, — начали строить дома. Бухмейер был главным строителем, хотя в архитектуре смыслил столько же, как и татарский мурза. Начали громоздить дома, сделали проходные сени, разделяющие связь на два жилья, по бокам — избу для хозяина в 3 кв. сажени, рядом комнату для постояльцев, не более 3 шагов длины, а как поставили печки, так повернуться негде. Все это не мешало снаружи дать симметрию, насыпать бульвар, даже на заслонках, литых на чугунных заводах, изображены купидончики, которые, играючи, коронуют себя веночками, другие малютки из чугуна пускают мыльные пузырьки. Подлинно, что пустили мужикам мыльные пузырьки. Издержка непомерная, но все сии дома, объявившие войну хозяйственному расположению, представляют глазам путешественника приятную деревню»[548].

Вот впечатление Маевского от осмотра поселенного имени Аракчеева полка: «Все, что составляет наружность, пленяет глаз до восхищения, все, что составляет внутренность, говорит о беспорядке. Чистота и опрятность есть первая добродетель в этом поселении. Но представьте огромный дом с мезонином, в котором мерзнут люди и пища; представьте сжатое помещение — смещение полов без разделения; представьте, что корова содержится, как ружье, а корм в поле получается за 12 верст; представьте, что капитальные леса сожжены, а на строения покупаются новые из Порхова с тягостною доставкою, что для сохранения одного деревца употребляют сажень дров для обставки его клеткою, — и тогда получите вы понятие о сей государственной экономии». «В этом поселении, — пишет далее Маевский, — повивальные бабки, родильные ванны, носилки, отхожие места — все царские. В больнице полы доведены до паркетов, но больные не смеют прикасаться к ним, чтобы их не замарать, и вместо того, чтобы выходить через дверь, прямо прыгают с кровати в окно. У каждого поселенного полка — богатая мебель и серебряный сервиз. Но мебель хранится, как драгоценность, и на ней никто не смеет сидеть. То же и с офицерами — они не смеют ни ходить, ни сидеть, дабы не обтереть и не замарать того, что дано им для употребления»[549]. Так, показным благополучием прикрывалось полное пренебрежение к нуждам и удобствам поселенных войск. Доктор Европеус, по обязанности объездного врача близко знакомившийся с бытом и нуждами поселян и резервных войск, рисует с натуры картину работы в поселениях: работы были очень обременительны для солдат. Солдаты жили во время работ в сырых мазанках. Больных было много, смертность — значительная; в мазанках не было печей, негде было греться; лихорадки, поносы, цинга, куриная слепота свирепствовали в поселениях. Солдаты возвращались с работы с песнями для начальства, а ночью по всему лагерю слышалось оханье и стоны[550].

Весь быт военных поселений представлял собой цепь фальсификаций. Пьянство и даже просто нормальное употребление вина было там воспрещено под строжайшими карами. Но архитектор Свиязев, поселившийся в одной из «связей» в поселенном полку короля прусского, рассказывает, что ночью его то и дело будили легким стуком в окно, и оказывалось, что к нему стучатся по ошибке, так как в соседнем доме по ночам секретно продается винцо[551]. При объездах военных поселений императором Александром Павловичем все сияло довольством и благосостоянием. Входя в обеденное время в разные дома, государь у каждого поселенца находил на столе жареного поросенка и гуся. Очевидцы рассказывают, однако, что эти гусь с поросенком быстро были переносимы по задворкам из дома в дом по мере того, как государь переходил от одного поселенца к другому. Разумеется, прибавляет к этому рассказу очевидец, ни пустых щей, ни побитых спин государю не показывали[552].

Может возникнуть предположение, что и сам Аракчеев был вводим в заблуждение второстепенными начальниками. Действительно, Аракчеев, при всей его претензии на всезнание, не раз попадался на удочку корыстного обмана. Но что касается системы показного благополучия в военных поселениях, то ее источником, несомненно, служил сам Аракчеев. Маевский, посвященный во все тайны военных поселений, и Брадке, также близко стоявший к администрации этого учреждения, согласно говорят о том, что Аракчеев умышленно и сознательно строил управление поселениями на лжи и фальши. По свидетельству Маевского, Аракчеев требовал щегольства и издержек на украшение фронта. Отлично понимая, что такие издержки падают на солдата, Аракчеев говорил: «Я и сам того мнения, что издержки на украшение фронта падают всегда на солдата под скрытыми видами. Но пока оно негласно, мне нет до того дела». «Иначе говоря, — замечает Маевский, — воруй, да не попадайся», — таково было основание системы. «Аракчеев, — говорит Брадке, — очень хорошо сознавал истинное положение вещей в военных поселениях, но не желал его видеть. То была игрушка, подносимая им государю в виде важного дела, и при этом не останавливались перед тем, что она стоила миллионы и делала несчастными многие тысячи людей».

Движимый стремлениями искательного царедворца, Аракчеев нередко сосредоточивал кипучую энергию не на тех сторонах дела, которые были важнее, но на тех, которые сильнее бросались в глаза. Мы имеем об этом очень важное показание Маевского. Однажды, передавая Маевскому строго проверенный строевой рапорт батальонного командира, кругом исписанный своими замечаниями, Аракчеев в минуту откровенности сказал Маевскому: «Ты скажешь, граф занимается такими пустяками посреди важных государственных занятий; а я скажу, что я важными никогда так не занимаюсь, как пустыми. Когда я найду здесь ошибку, то все скажут: ежели граф занимается и видит ошибки в безделицах, то что же он увидит в важном деле, которое, конечно, читает он с большим напряжением и вниманием». И Маевский замечает, что, по его наблюдениям, Аракчеев действительно пристальнее рассматривал безделицы, нежели важные дела. Впрочем, и помимо житейских расчетов эта мелочность составляла просто непроизвольную черту его натуры. Тот же Маевский отмечает, что Аракчеев со страстью занимается мелочью и дрязгами: ссорит подчиненных, выведывает их тайны и потом, обнаруживая последние, делает их непримиримыми врагами. Быть может, 3/5 всей его деятельности уходили на бесплодную мелочную суетливость, совершенно ненужную для существа дела. Европеус сообщает, что при устройстве больницы Аракчеев убивал массу времени на указания, куда поставить скамейки, где должен находиться ординаторский столик, даже какого формата должно быть перо при чернильнице у ординатора, а именно — непременно без бородки. Раз как-то, увидав перо с бородкою, Аракчеев поднял целую историю, вызвал полковника и врача, прочитал пространные нотации, a фельдшеру велел дать пять розог. И в то же время ряд очень существенных неустройств не привлекал его внимания.