Islensk kaffi, или Кофе по-исландски - [21]

— Папа! — приметливый, вскрикивает Александр. Его маленький пальчик очень точно указывает на Триггви, чей красно-серый свитер мы все отличим из тысячи. Наследник викингов с умением истинного фермера подгоняет всех овечек ко входу в рехт — не убегает прочь даже непоседа-ягненок.

— Он сегодня больше всех привел, — подсчитывая овечек, бормочет Ядди, — а от меня они всегда убегают…

— Он тебя научит, солнышко, — утешаю я, пожав детскую ладошку, — как самой старшей, еще и все секреты выдаст.

Ярдарбер хитро улыбается. Ответно пожимает мою руку.

— Спасибо, мам.

Сверре что-то рассказывает Алексу, а тот — Сверре. Ни один друг друга не слушает, но разговор у них идет активный и удовлетворяющий обоих. Мы с Ярдарбер, переглянувшись, усмехаемся.

Порой мальчишек не понять.

Ядди зовет меня мамой с самого начала. Бьедн, ее биологическая мать, около года спустя после нашей свадьбы уехала в Лондон, занявшись своей карьерой, оставив Триггви большое развернутое письмо, где благодарила его за все то, что сделал и для нее, и для их дочери, попутно сожалея, что оказалась совершенно не готова к материнству. Если вдруг Ярдарбер что-то понадобится, она всегда поможет. Но растить девочку не будет никогда.

Не знаю, огорчился ли Триггви на самом деле, мы мало об этом говорили, но мне кажется, он с самого рождения малышки знал, что так будет. А то, чего мы ожидаем, не обрушивает мир на наши головы.

— Овечки внутри, — комментирует Александр, — сейчас их будут разгонять по загонам.

— Я вижу папу, — соглашается Сверре, — у него загон с красным кружком. У наших овечек ушки тоже красные, да, мама?

— Бирки в их ушках красные, их «сережки», — поправляю я, обняв сына покрепче. — Вам не холодно?

— Нет, — слаженным хором отвечают дети.

Фермеры, выстроившиеся у дверей своего загона, распределяют овец по собственным биркам в их ушах. У каждой есть номер, по которому владельцы и отличают животных. Прошлой весной я помогала Триггви пометить новую партию овечек, так что теперь знаю нашу бирку — красный цвет, индекс 3044, номер в справочнике фермеров — тридцать девятый по области.

Триггви, стоит отдать ему должное, очень терпеливо относится к моей адаптации на суровой земле льда и пламени. Первостепенно занимался со мной языком — долго, с недюжинной выдержкой, порой по нескольку часов в день, зато теперь, уверяет, акцента у меня почти нет. Но особое удовольствие все равно слушать его беседы с детьми — исландский в эти моменты становится для меня песней.

Во вторую очередь, Триггви учил меня делам на ферме, если я интересовалась, советовал интересные места для фотосъемки, когда мне требовалось, пару раз мы даже ходили вдвоем, под проливным дождем, к стоянке северных гаг — промерзли насквозь, а я, неудачно поскользнувшись, разбила оба локтя. Зато журнал выбрал эти фотографии для обложки, вознаградив наши терзания.

Мы приезжали в Стамбул вместе, когда редакция журнала отмечала пятилетие и по этому поводу проводила очередной фотоконкурс среди любителей. Я вручала призы и говорила напутственную речь начинающим фотографам севера, а Триггви хлопал мне из зала.

Никогда не забуду тот его взгляд, каким смотрел на Голубую Мечеть. Да и на весь Стамбул в целом. Мы пили турецкий кофе на песке в моей любимой кофейне, хозяин как раз предложил нам вкуснейшее шоколадное суфле, когда Триггви вдруг сказал:

— Ты действительно сказочная, Асаль.

Я, потянувшись вперед из-за нашего столика, пробежалась пальцами по его волосам. В Стамбуле Триггви пах не кедровыми орешками, а фисташковым лукумом. Это до сих пор на моем лице вызывает лишь улыбку.

— Кто бы говорил, исландский сказочник. Спасибо, что ты здесь, Триггви.

Мы гуляли по Истикляль в тот вечер. Наследник викингов оценил дюнар-кебаб Таксима, вкуснейшие тулумбы (прим. — турецкие пончики) из местной кондитерской и, само собой, старый турецкий трамвайчик — нам удалось даже прокатиться!

Но именно там, на Истикляль, держа в руке руку Триггви, приникнув к нему, я поняла, что устала от толпы людей, шума и гама ночной улицы, громких возгласов продавцов и завлекающих колокольчиков мороженщиков. Я скучала по спокойствию нашей северной деревушки. По взгляду Триггви, без единого слова, я поняла, что он скучает тоже. Наш дом был не здесь.

— Все, — слегка разочарованно протягивает Ярдарбер, пригладив разметанные ветром волосы, — овцы в загоне, мы теперь можем идти к папе.

Александр, только и ждавший, похоже, этих слов, вскакивает с травы. Протягивает руку Сверре.

— Побежим?

— Как только спустимся с холма, побежим, — немного остужаю их пыл, потрепав обоих по такой разной, но одинаково густой шевелюре, — пойдемте-ка вниз все вместе.

Склон пологий, дождя не было, камни — единично. Я отпускаю мальчишек раньше нашей обычной точки, зорко следя за ними, но и зная, что Триггви тоже уже следит. Мы с Ярдарбер идем вслед за мальчиками, переплетя руки. Девочка рассказывает мне о последних событиях в школе. Их спрашивали, сколько языков уже знают — Ядди опять отличилась, назвав турецкий, на котором они с братьями смотрят некоторые мультики и даже знают несколько песенок.

— Bana türkçe öğrettiğin için, teşekkür ederim.