Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв. - [21]

у андийцев - гьакъу /агьлу, у багулал - суц1ерЧ А у чеченцев ответвление от тейпа, который, в свою очередь, был по числу членов несоизмеримо больше дагестанского тухума, как мы отмечали выше, называлось гар, а группа семей от одного реального, а не мифического предка и соответствующая перечисленным структурам у аварцев, андийцев и багулал носила название некъ¹⁶³¹⁶⁴. При этом надтейповые объединения (тукхумы у чеченцев) представляли собой союз тайпов, не связанных между собой кровным родством, но объединенных территориальной близостью, и соответствовали союзу сельских общин в Дагестане.

Если у чеченцев сила тайпа заключалась в его численности и военном потенциале, и, уже опираясь на эти преимущества, его представители получали возможность выдвигать своих представителей в старшины и «феодализироваться»^{165, то в Дагестане аристократический элемент присутствовал как в дифференциации тухумов по степени знатности, так и внутри каждого тухума. И.П. Петрушевский отмечал (применительно к Южному Дагестану), что старшины родов избирались из рядов «этой феодализированной знати»166.}

Этот статус определялся либо как наследственное достояние от предков, которые первыми приняли ислам и возводили свой род к владетелям равнин и предгорий («род Шамхала») или к пророку Мухаммаду (сейиды), либо в качестве потомков основателей селения, занявших наиболее плодородные участки земли и расселившихся по соседству в одном квартале селения. Худородство зачастую было либо признаком происхождения членов тухума из зависимых категорий населения (лаги), либо изначально свободных общинников, переселившихся позднее с позволения джамаата, и проявлялось в частичном поражении в правах. Так, потомки рабов не могли выступать в качестве свидетеля при судебных разбирательствах, не имели права совладения на харим (коллективная собственность, в частности пастбища), а также были лишены возможности исполнять должностные обязанности в общине¹.

В отличие от сельской общины в Нагорном Дагестане и тухума с его «прерывистостью», ситуация в Чечне с коллективным социальным индивидом представляется несколько сложнее, поскольку в историографии не сложилось единого мнения на роль тайпа в общественной жизни горцев Чечни. Так, наиболее известный специалист по данному вопросу М.А. Мамакаев полагал, что общественный уклад чеченцев базировался на переживающей период разложения родовой общине и выделившихся в ходе этого патронимии и малой семье¹⁶⁷¹⁶⁸. Однако до публикации его знаковой работы в региональных центрах кавказоведения сложилась традиция отрицания тождества тайпа у чеченцев с классической родовой общиной, которая является якобы уделом догосударственного периода и в силу этого архаична a priori. Сам Мамакаев подчеркивал, что родовая община уже находилась на стадии разложения и феодальные институты (более прогрессивные, исходя из формационной логики) уже начинали укрепляться в горах в этот период: «Итак, в ХVП и даже в ХVШ веке у чеченцев сохранились довольно ярко выраженные черты тейпового строя, но рядом с ними и вопреки им неуклонно развивались элементы новых феодальных отношений. Перед лицом этого жестокого процесса тейповые корпорации отступали на второй план, упорно борясь за свое существование. Уже в то время внутри чеченских тейпов шла острая социальная борьба, связанная с феодализацией чеченского общества»¹. Относительно недавние исследования, посвященные этой проблеме вообще не уделяют внимания вопросу соотнесения классического рода и тайпа, выводя тем самым прежнюю дискуссию за скобки научного интереса. Современные историки посвящают свои труды более мелким, локальным вопросам и историческим сюжетам и таким образом отказываются от теоретического, т. е. подлинно научного, осмысления проблемы. Советские исследователи по большей части оказывались в своеобразной ловушке, ориентируясь на «эталонные» примеры общественного развития Западной Европы. Так, например кавказовед А.В. Фадеев писал: «Родовая организация повсюду на Кавказе находилась в XIX в. в состоянии разложения. Скажем, тот же чеченский «тукхум» уже не являлся родом в собственном значении этого слова, а представлял собой некую пережиточную форму»¹⁶⁹¹⁷⁰. Современные исследователи истории народов Кавказа отказались от парадигм прошлого, но и ясности в решение научных проблем так и не внесли^{171. В то время как спор о сравнении первобытно-общинного строя и его родовой организации с ситуацией на Северо-Восточном Кавказе в указанный период выглядит достаточно умозрительным. Ведь еще в советской науке были незашоренные специалисты, делавшие емкие и изящные выводы. «Существовавшие на Кавказе крупные родственные группы, “роды” и т.п. ни в коем случае не должны отождествляться с первобытным родом, - отмечал советский кавказовед М.О. Косвен. - Все подобные кавказские “роды” - это явления, возникшие в результате разрастания больших патриархальных семейств, и в результате этого новыми, с исторической точки зрения, образованиями»172.}

Представляется принципиально важным решение в этом контексте теоретического вопроса о характеристике общественной и политической организации народов Северо-Восточного Кавказа в данный период, а также соотношении власти в различных социальных группах, противостоящих друг другу в силу своего неравенства.