Искренность после коммунизма. Культурная история - [89]
В нашу эпоху высоких технологий взгляды Рёскина и Беньямина на подчеркнуто «атехнологичную» подлинность и искренность находят отклик в разных частях мира. Я приведу лишь несколько типичных примеров.
В литературном творчестве — том виде искусства, которому в этой книге уделяется наибольшее внимание, — американский историк культуры Николас Ромбс обнаруживает сегодня новую заинтересованность в подчеркнуто «человеческом авторстве с неизбежными ошибками, заблуждениями, сбоями». По его мнению, эта тяга подпитывается современной «гегемонией цифровых технологий»[732].
Подобный интерес к творческому несовершенству объясняет и возникший в любительской фотографии культ моментальных снимков «навскидку», перенасыщенных и размытых цветов. Ими увлекаются пользователи онлайн-приложений «Инстаграм» и «Хипстаматик», владельцы стареньких пленочных фотоаппаратов «ЛОМО», а также ряд профессиональных фотографов: которые предпочитают делать как бы неумелые снимки.
Умышленные несовершенства имеют длинную историю в развитии фотографии, но это отдельный разговор; меня здесь интересуют культурные запросы, на которые ощущение несовершенства отвечает в наш дигитальный век. Томас Бейтс, британский адепт «ломографии» (и менеджер по маркетингу Международного общества ломографии), выразительно излагает эти запросы, объясняя, почему он предпочитает ломотехнологию цифровой фотографии: «Подумайте о том, что вы делаете, когда занимаетесь аналоговой фотографией. Вы вставляете пленку в камеру. Делаете снимок, и свет проникает через затвор и падает на пленку. Вы держите снимок в руках, когда его проявляете. Вы чувствуете бумагу, вы видите зерно. У вас в руках что-то реальное. Что-то оригинальное. Что-то подлинное»[733]. В наши дни подобные высказывания стали почти что штампами. Сегодня вряд ли можно найти разбирающегося в трендах молодого человека, который не знаком с разговорами о «подлинности» или «искренности» нечетких аналоговых изображений по сравнению с цифровой фотографией, даже если цифровые носители единодушно считаются идеальным средством для обмена теми же самыми «неумелыми» фотографиями. Политики и специалисты по связям с общественностью также обнаружили силу подобных «любительских» образов: анализ президентской кампании Барака Обамы, проходившей под лозунгом «Да, мы можем», показал, что ее успех был отчасти обусловлен квазилюбительской эстетикой рекламных роликов[734].
Сходный культовый статус приобрели неумело снятые любительские видео. Их популярность перекликается с давней тенденцией к сознательным техническим «ляпам» в профессиональном кинопроизводстве, которая заметно укрепилась в нашу цифровую эпоху. Я уже цитировала историка кино Джима Коллинза; еще в 1993 году он отметил в кинопроизводстве последнего времени присутствие тенденции к «новой искренности», которая «намеренно отходит от медийно насыщенной современности в поисках почти забытой подлинности». Коллинз подчеркивал сложную взаимосвязь между новой кинематографической искренностью и техническим прогрессом: как пользователь инстаграма размещает квазинебрежные снимки через хай-тек цифровые каналы, так и кинематографический «поиск утраченной… подлинности» парадоксально зависел, в словах Коллинз, «от сногсшибательных спецэффектов и блокбастерских бюджетов, которые могут эти эффекты обеспечить». Коллинза указывал на новую цифровую искренность в ряде голливудских картин, но в последнее время специалисты разглядели тенденцию к намеренно нетехнологической «подлинности» в гораздо большем числе фильмов, от блокбастеров до артхаусного кино[735].
Поиск подлинности и искренности через несовершенство дает о себе знать не только в кино, фотографии и литературной критике: в XXI веке даже в большей степени он захватывает дизайн. В 2002 году в книге, посвященной современному дизайну, Ренни Рамакерс, директор ведущей голландской дизайнерской компании «Droog», писала о «тенденции к несовершенству» в дизайне как о реакции «на характерную для нашего времени всепроникающую перфекционистскую технологию»[736]. По словам Рамакерс, «в мире приглаженного промышленного совершенства и законсервированной одномерной красоты дизайнеры и художники постоянно ищут подлинность»[737], и это стремление она прослеживает вплоть до любви Рёскина ко всему незавершенному и несовершенному. Примером может служить выставка «Несоответствие», состоявшаяся в 2010 году в Музее Бойманса — ван Бёнингена в Роттердаме. Кураторы представили выставленные на ней предметы — намеренно «пережженную» керамику и вазы работы дизайнерки Хеллы Йонгериус — как торжество хрупких форм, бросающих вызов нашему высокотехнологичному обществу (илл. 9 и 10)[738]. Критик Клэр Барретт связала увлечение Йонгериус «несоответствиями» с сегодняшней «модой на ручную работу» и «стремлением к подлинности»[739].
Рассказом о работах Йонгериус я завершаю обзор творческого несовершенства в этой книге, но в амстердамском исследовательском проекте «Возвышенное несовершенство» («Sublime Imperfections») мы с двумя аспирантами продолжаем изучать «несовершенные» ответы на дигитализацию в целом ряде других культурных сфер, от анимации и музыки до кулинарной культуры и моды (пример из последней сферы см. на илл. 11)
В монографии показана эволюция политики Византии на Ближнем Востоке в изучаемый период. Рассмотрены отношения Византии с сельджукскими эмиратами Малой Азии, с государствами крестоносцев и арабскими эмиратами Сирии, Месопотамии и Палестины. Использован большой фактический материал, извлеченный из источников как документального, так и нарративного характера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.