Искренность после коммунизма. Культурная история - [89]

В нашу эпоху высоких технологий взгляды Рёскина и Беньямина на подчеркнуто «атехнологичную» подлинность и искренность находят отклик в разных частях мира. Я приведу лишь несколько типичных примеров.

В литературном творчестве — том виде искусства, которому в этой книге уделяется наибольшее внимание, — американский историк культуры Николас Ромбс обнаруживает сегодня новую заинтересованность в подчеркнуто «человеческом авторстве с неизбежными ошибками, заблуждениями, сбоями». По его мнению, эта тяга подпитывается современной «гегемонией цифровых технологий»[732].

Подобный интерес к творческому несовершенству объясняет и возникший в любительской фотографии культ моментальных снимков «навскидку», перенасыщенных и размытых цветов. Ими увлекаются пользователи онлайн-приложений «Инстаграм» и «Хипстаматик», владельцы стареньких пленочных фотоаппаратов «ЛОМО», а также ряд профессиональных фотографов: которые предпочитают делать как бы неумелые снимки.

Умышленные несовершенства имеют длинную историю в развитии фотографии, но это отдельный разговор; меня здесь интересуют культурные запросы, на которые ощущение несовершенства отвечает в наш дигитальный век. Томас Бейтс, британский адепт «ломографии» (и менеджер по маркетингу Международного общества ломографии), выразительно излагает эти запросы, объясняя, почему он предпочитает ломотехнологию цифровой фотографии: «Подумайте о том, что вы делаете, когда занимаетесь аналоговой фотографией. Вы вставляете пленку в камеру. Делаете снимок, и свет проникает через затвор и падает на пленку. Вы держите снимок в руках, когда его проявляете. Вы чувствуете бумагу, вы видите зерно. У вас в руках что-то реальное. Что-то оригинальное. Что-то подлинное»[733]. В наши дни подобные высказывания стали почти что штампами. Сегодня вряд ли можно найти разбирающегося в трендах молодого человека, который не знаком с разговорами о «подлинности» или «искренности» нечетких аналоговых изображений по сравнению с цифровой фотографией, даже если цифровые носители единодушно считаются идеальным средством для обмена теми же самыми «неумелыми» фотографиями. Политики и специалисты по связям с общественностью также обнаружили силу подобных «любительских» образов: анализ президентской кампании Барака Обамы, проходившей под лозунгом «Да, мы можем», показал, что ее успех был отчасти обусловлен квазилюбительской эстетикой рекламных роликов[734].

Сходный культовый статус приобрели неумело снятые любительские видео. Их популярность перекликается с давней тенденцией к сознательным техническим «ляпам» в профессиональном кинопроизводстве, которая заметно укрепилась в нашу цифровую эпоху. Я уже цитировала историка кино Джима Коллинза; еще в 1993 году он отметил в кинопроизводстве последнего времени присутствие тенденции к «новой искренности», которая «намеренно отходит от медийно насыщенной современности в поисках почти забытой подлинности». Коллинз подчеркивал сложную взаимосвязь между новой кинематографической искренностью и техническим прогрессом: как пользователь инстаграма размещает квазинебрежные снимки через хай-тек цифровые каналы, так и кинематографический «поиск утраченной… подлинности» парадоксально зависел, в словах Коллинз, «от сногсшибательных спецэффектов и блокбастерских бюджетов, которые могут эти эффекты обеспечить». Коллинза указывал на новую цифровую искренность в ряде голливудских картин, но в последнее время специалисты разглядели тенденцию к намеренно нетехнологической «подлинности» в гораздо большем числе фильмов, от блокбастеров до артхаусного кино[735].

Поиск подлинности и искренности через несовершенство дает о себе знать не только в кино, фотографии и литературной критике: в XXI веке даже в большей степени он захватывает дизайн. В 2002 году в книге, посвященной современному дизайну, Ренни Рамакерс, директор ведущей голландской дизайнерской компании «Droog», писала о «тенденции к несовершенству» в дизайне как о реакции «на характерную для нашего времени всепроникающую перфекционистскую технологию»[736]. По словам Рамакерс, «в мире приглаженного промышленного совершенства и законсервированной одномерной красоты дизайнеры и художники постоянно ищут подлинность»[737], и это стремление она прослеживает вплоть до любви Рёскина ко всему незавершенному и несовершенному. Примером может служить выставка «Несоответствие», состоявшаяся в 2010 году в Музее Бойманса — ван Бёнингена в Роттердаме. Кураторы представили выставленные на ней предметы — намеренно «пережженную» керамику и вазы работы дизайнерки Хеллы Йонгериус — как торжество хрупких форм, бросающих вызов нашему высокотехнологичному обществу (илл. 9 и 10)[738]. Критик Клэр Барретт связала увлечение Йонгериус «несоответствиями» с сегодняшней «модой на ручную работу» и «стремлением к подлинности»[739].

Рассказом о работах Йонгериус я завершаю обзор творческого несовершенства в этой книге, но в амстердамском исследовательском проекте «Возвышенное несовершенство» («Sublime Imperfections») мы с двумя аспирантами продолжаем изучать «несовершенные» ответы на дигитализацию в целом ряде других культурных сфер, от анимации и музыки до кулинарной культуры и моды (пример из последней сферы см. на илл. 11)