Искренность после коммунизма. Культурная история - [86]
Насколько правы эти критические голоса — отдельный вопрос: как я говорила ранее, меня интересует сам дискурс об искренности. Однако упоминание Костырко о литературе приводит нас к особой области высказываний об искренности и социальных сетях. Я имею в виду высказывания профессиональных писателей. По сравнению с зарубежными коллегами непропорционально большая доля русскоязычных литераторов ведет личные блоги[712]. Критики называли некоторые из этих блогов образцами «новоискренней» литературной позиции.
В качестве примера можно рассмотреть блог поэта Дмитрия Воденникова и его рецепцию. В третьей главе мы видели, как критики полемизировали друг с другом, решая, обладает ли Воденников, которого многие называют лидером течения «новая искренность», откровенным авторским голосом[713]. Весной 2009 года в одном из московских кафе я взяла у Воденникова интервью, касавшееся его блога и прочтений его лирики как образца российской новой искренности. Его отношение к интересующему меня понятию было двойственным. С одной стороны, Воденников утверждал, что именно он первым придумал этот термин в конце 1990‐х (на мой вопрос о «Новой искренности» Пригова поэт ответил, что никогда об этом не слышал), однако теперь работает в рамках другой культурной парадигмы[714]. С его точки зрения, новую парадигму воплощают именно блоги с их «открытостью», и они доказывают, что «новая искренность закончилась, началась новая честность»[715].
Замечания Воденникова о (новой) искренности показались мне несколько ускользающими от прямого ответа, да и в его жестах сказывалось амбивалентное отношение к искреннему самовыражению. Он отпускал кокетливые фразы, говорил быстро и экзальтированно — глаза полузакрыты, руки нервно подрагивали («Когда мне кто-то нравится, меня начинает трясти», — объяснял он), изображая из себя ранимого Einzelgänger, раскрывающего передо мной свои самые заветные мысли[716].
В других интервью, в блоге и на своей странице в фейсбуке Воденников работает с аналогичной позой. В своих блоге и постах он сокращает дистанцию с читателями (по большей части — читательницами), публикуя наполненные автобиографическими деталями лирические тексты, активно общаясь с аудиторией в комментах и выкладывая постановочные автопортреты (в качестве примера см. илл. 5 в предыдущей главе). В то же время романтический образ, от выстраивания которого в лингвистическом и визуальном отношении поэт получает явное удовольствие, вызывает у его аудитории постоянные сомнения. Мне часто попадались комментарии, авторы которых задавались вопросом, насколько подлинными и действительно искренними являются те фрагменты жизни Воденникова, которые он демонстрирует читателям через социальные медиа? Как правило, поэт лишь еще больше запутывает читателя. Открыто играя со своим статусом «иконы искренности», он однажды как бы случайно упомянул в своем блоге, что беседовал с подругой «про новую искренность, что, конечно, немного смешно. По совести-то говоря»[717].
Воденников играет понятием блога как идеальным литературным инструментом новой искренности, и в этом отношении он не уникален. Во время встречи с писателем и веб-предпринимателем Сергеем Кузнецовым у него на квартире в Москве я спросила, что он думает о связи, которую многие критики усматривают между (писательскими) блогами и «новой искренностью». Кузнецов согласился с тем, что такая связь существует. По его словам, «„Новая искренность“ достигла своей кульминации примерно в 2000 году, когда блоги стали популярны. И ее связь с блогами заинтересовала и меня… Я начал вести блог в основном для себя — как средство выражения персонального, частного высказывания… Через некоторое время блог стал очень известным, появилось множество читателей. И на этом этапе я постепенно осознал, что мой блог стал более публичным, чем я планировал. В какой-то момент известность превратилась в проблему, и я стал писать под замком, что продолжалось многие годы. Персональное высказывание переместилось больше в мои книги, а блог я меньше использовал для этой цели. Однако и под замком я все еще писал примерно для 700 читателей. Так насколько частным был блог для меня в то время? Я начал задаваться этим вопросом, и в то же время мне все еще было интересно использовать блог публично — для персонального высказывания, но уже по-другому: уже общественного. Именно так — как пространство для „общественно-персонального высказывания“ — я рассматриваю свой блог сегодня»[718].
«Общественно-персональное высказывание»: это понятие близко к той функции, которую приписывает блогам немецкий славист и медиаисследователь Хенрике Шмидт. Основываясь на широком мониторинге писательских блогов, Шмидт утверждает, что российские писатели в своих блогах берут на вооружение «эстетику близости», для которой характерно постоянное колебание между «мистификацией» (например, в форме заимствования чужих пользовательских идентичностей) и постпостмодернистской «искренностью», или открытой и честной коммуникацией автора и читателя
