Искренность после коммунизма. Культурная история - [79]
Суждения Хейлз, Гэннона и Кирби о постпостмодернистской парадигме являются частью более широкого дискурса о влиянии роста медиа на такие понятия, как реальность, идентичность и правдивость. В последние десятилетия критики, философы и культурологи проделали большую работу, чтобы показать, что мы живем в тотально «медиатизированном» обществе (Томас де Дзенготита); что сосредоточенность на развлечениях превращает наше существование в «жизнь-кинофильм» (Нил Гэблер); что наш перенасыщенный медиамир состоит из «симулякров» — отсылок к тому, что не имеет референтов в реальной жизни (Жан Бодрийяр); и что средства массовой информации сегодня порождают «общество постфактум» (Фархад Манджу), в котором погоня за правдивостью ведет к сосредоточению на «правдоподобии» (truthiness; Стивен Кольбер) — ощущении, будто бы нечто правдиво и не нуждается в подтверждении строгими фактами[655].
Поскольку медиатеоретики живо интересуются вопросами реальности, правды и доверия, неудивительно, что они с готовностью обращаются к проблеме взаимосвязи между ростом массмедиа и искренностью. В первой главе мы видели, что тенденция к выдвижению искренности на первый план в эпохи радикальных изменений в технологиях СМИ имеет давнюю историю. Можно вспомнить, например, что именно искренность стала культурной проблемой ранней модерности, когда появились печатные книги; или что интерес к искренности усилился в начале XX века после появления новых технологий печати и репродуцирования.
В сегодняшний век всеобщей медиализации искренность снова оказывается в центре внимания. В 2009 году Эрнст ван Алфен и Мике Бал в своем пространном исследовании этого концепта отмечали, что искренность все больше превращается в «медиаэффект»[656]. Впрочем, авторы поспешили добавить, что если искренность сегодня все больше создается средствами массовой информации, то такая укорененность в СМИ не делает понятие «менее влиятельным в культурном отношении»: «Его не только не следует отбрасывать, наоборот, к нему надо относиться со всей серьезностью»[657]. В 2000‐х годах Борис Гройс высказывал сходные идеи в серии публикаций об искренности и средствах массовой информации. По его словам, «в качестве наблюдателей медиальных поверхностей и их дизайна мы надеемся, что темное, скрытое субмедиальное пространство как-то выдаст, разоблачит себя. Иными словами, мы ждем момента искренности — когда обработанная дизайном поверхность даст трещину и можно будет увидеть, что скрыто внутри»[658].
Гройс, я думаю, прав, когда утверждает, что сегодняшнее общество, живущее в эпоху медиализации, проявляет навязчивый интерес к честности и (само)раскрытию. Теперь поговорим более подробно об этой провоцируемой СМИ заботе об искренности.
МЕДИАТИЗАЦИЯ И «НОВАЯ ИСКРЕННОСТЬ»
Гройс не считал искренность, которой так жаждут медиаобозреватели, принципиально новой эмоцией, — но другие теоретики указывают на взаимосвязь между медиализацией и появлением ранее неведомой, «новой» искренности. Еще в 1993 году историк кино Джим Коллинз увидел в современном кинематографе «Новую искренность», которая «намеренно отходит от медийно насыщенной современности в поисках почти забытой подлинности, достижимой только посредством искренности, не допускающей никакой иронии или эклектики»[659]. В том же году писатель Дэвид Фостер Уоллес заявил в получившей широкую известность статье, что мир, где господствует телевидение, — это мир «без искренности и страсти». Уоллес полагал, что «следующими литературными бунтарями» в Америке станут те, кто осмелятся отойти от насаждаемой телевидением иронии и обретут тот взгляд на жизнь, который многие сочтут «чересчур искренним», — другими словами, те, кто не избегает «давнишних немодных человеческих забот и эмоций» и кто «не боится… обвинений в сентиментальности»[660].
Коллинз и Уоллес одними из первых выразили идею, которую другие будут защищать в 2000‐х годах: существует связь между изменяющимися медиапространствами и радикально преобразованным, новым пониманием искренности. В Соединенных Штатах, например, логику, на которой строилось эссе Уоллеса о телевидении, подхватила целая армия специалистов по его творчеству. В исследовании, опубликованном в 2010 году, историк литературы Адам Келли представил Уоллеса как основателя американской «Новой искренности», которая явилась прямой реакцией на массмедиализацию[661]. В том же году журналист Анджела Уотеркаттер в журнале Wired утверждала, ссылаясь на Уоллеса, что современная медийная культура отказывается от саркастической дистанции и переходит к возрождению искренности. По мнению Уотеркаттер, как мы видели, такие известные американские медиафеномены, как популярность Леди Гаги, сериала «Хор» и Барака Обамы, в равной степени говорили о возрождении искренности в современной медийной культуре. «Неоискренность», как назвала Уотеркаттер новую ментальность, приходила на смену эпохе, в которой «мы были приучены к иронии тем самым инструментом, который обычно сам становился объектом насмешек, — телевидением»
