Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [47]
Наиболее вероятно, в выборе Джона Барнсли сказалось и вероисповедание. Можно предположить, что в семье Барнсли Пьера де Ремона выделили среди прочих иммигрантов как единоверца. Вхождение гугенота в среду пуритан было облегчено. В целом круг связей Пьера де Ремона говорит о его вероисповедальных устремлениях. В России барон тяготел к соотечественникам: французу Юрию Безсону[393] и англичанам Барнсли. Но все они принадлежали к приходу лютеранской церкви Св. Михаила[394], в которой венчался и сам барон. Брак с Барнсли является еще более серьезным показателем принадлежности Пьера де Ремона к протестантизму. Родственные связи Барнсли строились на религиозных основах. Пьер де Ремон вошел в семью, в которой приверженность к протестантизму относилась к числу основополагающих авторитетов. В зятья Джон Барнсли выбирал столпов кальвинизма. Члены семьи Барнсли создавали только внутриконфессиональные союзы. Следует отметить, что вскоре после появления Пьера де Ремона в Москве, в столице был основан реформатский приход. В него, наиболее вероятно, перешли представители фамилии Барнсли. В кругу семьи гугенот (если он таковым являлся) получил возможность открыто выражать религиозные убеждения, к чему он и должен был стремиться в России.
Таким образом, внешне Пьер де Ремон занял выгодное положение в обществе (как в русском, там и в иноземческом), заключил удачный брак, имел возможность исповедовать свои религиозные воззрения. В действительности складывалась крайне неустойчивая ситуация. Пьер де Ремон был определен в службу, но воевать, как выяснилось, не смог. В Иноземском приказе занятий ему так и не нашлось. По прошествии пяти лет барон не был приписан ни к одному полку. Власти встревожились. В 1630 г. Пьер де Ремон возглавил список иностранцев, которым назначено солидное жалованье, но не выяснена служба: «Немцы з больших статей. Кормы дают им большие, а на службе нигде не бывали и в роты к полковником не росписаны»[395] (не исключено, что причина бездействия лежала в каком-нибудь увечье; быть может, физический недостаток не позволял барону сражаться).
Пьер де Ремон нашел выход в православии. В 1628 г. барон сменил вероисповедание. Интересно отметить, что на Пасху, в числе прочих офицеров Иноземского приказа, французский дворянин был приглашен в Золотую палату Московского Кремля на прием к государю. «Петр Деремонт» значился среди «иноземцев, которые на Светлой недели в понедельник были у государя у руки в Золотой палате ротмистры и поручики»[396]. Получается, что Пасху 1628 г. Пьер де Ремон встречал как западный христианин, но уже в августе, после Петрова поста, вступил в русскую церковь.
Сведений о переходе Пьера де Ремона в православие сохранилось чрезвычайно много (как отмечалось, именно этот поступок французского барона остался в памяти современников). Адам Олеарий окрестил вероотступника соответствующим тому времени термином — «мамелюк»[397].
Мотивы обращения Пьера де Ремона Олеарий объясняет стремлением «заслужить милость великого князя и расположение вельмож»[398]. Быть может, причина перехода лежала не только в честолюбивых помыслах французского дворянина, его тщеславном желании приблизиться по статусу к русской знати, но и в поисках своего применения в России. Пьер де Ремон имел высокий оклад, но не мог выполнять службу; он был приписан к военному ведомству, но к воинскому делу не был приспособлен. Не исключено, что Джон Барнсли предлагал новому родственнику занятия торговлей, однако барон, не обученный подобным навыкам и должный в традициях своего круга с пренебрежением относиться к коммерции, наиболее вероятно, отказался. Не было ясно, чем он будет заниматься далее.
Очевидно, шаткое положение и социальная нестабильность стали толчком к изменению вероисповедания. Капиталом барона в России являлся только титул. В России он не смог ни торговать, ни воевать (а также не знал русского языка, чтобы стать переводчиком), и его единственным способом к существованию могло быть жалованье правительства. Но оно не могло быть бесконечным без перекрещивания. Принятие православия гарантировало дворянину устойчивый доход. Очевидно, за три года пребывания в России Пьер де Ремон успел выяснить, что вознаграждение за принятие православия (как и за выезд) целиком зависело от родовитости. Представитель знати мог рассчитывать на высокий оклад в русском обществе, не располагая ничем, кроме родословной (знаниями, навыками, опытом и квалификацией). Надо полагать, что неофит, найдя подтверждения «знатцев», сумел убедить русские власти в своей принадлежности к высокому рангу. Он был отнесен к категории имперских баронов — Freihe Неrrеn. Именно эта формула (дословно означавшая «вольные господа») была применена к иммигранту: «по францужскому наречию баронъ, а по-руски волный господинъ». Наиболее вероятно, это было впервые в России, когда барон принимал православие.
Дилемма Пьера де Ремона, как и большинства неофитов, лежала между религиозными убеждениями и выгодой. Он склонил свой выбор к последнему. Его поступки показывают, что барон более ориентировался на карьеру, чем духовные искания. Он отказался от прежних воззрений. Следует помнить, что в этот момент барон сам являлся главой семьи, которой должен был обеспечить соответствующий дворянскому сословию достаток. Если купцы Барнсли строили благополучие на религиозной обособленности и строгом хранении веры, то не нашедший службы знатный Пьер де Ремон — на вероотступничестве.
