Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [46]
Согласно Олеарию, Пьер де Ремон оказался в России в 1627 г.[383] Русские документы фиксируют чуть более раннюю дату. Первое назначение жалованья из Приказа Большого дворца Петру Деремонтову приходится на 133 г. (1624/25 г.)[384]. Информация пересекается со сведениями явочной челобитной Пьера де Ремона, в которой он оговорил срок пребывания в своем доме холопа. В документе, поданном в Иноземский приказ 25 сентября 1626 г., иммигрант назвал полтора года как время поступления слуги на службу. Таким образом, приезд в Россию барона следует отнести к 1625 г. Но в делопроизводственных документах московских приказов не сохранилось каких-либо сведений о «выезде» Пьера де Ремона. Барон не оставил следов при пересечении границы, оформлении бумаг при поступлении на службу (прошений, полученных резолюций, памятях о платах, т. е. всей документации, сопровождавшей «выезд на государево имя»). Можно лишь предположить, что бумаги погибли в грандиозном кремлевском пожаре 1626 г.
Сложно восстановить причины миграции, как и характер деятельности Пьера де Ремона во Франции. Основным занятием дворянина всегда являлась война. Французский барон, воспитанный в традициях воинской доблести, ориентировался на службу в армии. Судя по домашней коллекции дорогостоящего оружия (включавшей как минимум пять пистолетов)[385], в своих пристрастиях барон следовал традициям сословия. Но, как это ни странно, в России Пьер де Ремон не нашел применения в качестве офицера. В Москве он не тяготел к военной службе (не хотел или, что наиболее вероятно, не мог заниматься военным делом). Не принадлежал Пьер де Ремон и к купеческому сословию. Французское законодательство (в отличие от британского и голландского) определяло статус дворянина несовместимым с занятием коммерцией. Пьер де Ремон на родине, безусловно, не имел права вести торговые операции. Остается открытым вопрос о мотивах «выезда»: он не стал в России в конечном счете ни наемником, ни служащим торговой корпорации.
Барон осознавал, что должен быть записан в службу, а под нею в России понималась преимущественно военная. Иммигранта первоначально зачислили в Иноземский приказ. Пьеру де Ремону с тремя слугами был назначен очень высокий оклад. В 1624/25 г. в приказе Большого дворца выходцу выдали «по три чарки вина и по кружке меду обарного или вишневого на день», а в приказе Новой чети «по полуведра меду, людем ево по две чарки вина человеку, да всем вопче по ведру без чети пива на день»[386]. Размеры жалованья были неизменными на протяжении последующих трех лет (1626[387], 1627[388], 1628 гг.). Окладная книга Иноземского приказа 1628 г. сообщает: «Иноземцы кормовые нового выезду. Француженин Петр Деремонт. Корм из Большого приходу: по 23 рубля на месяц, на год — 276 рублев. Да питья с Дворца 3 чарки вина, по кружке меда, да из Новые чети по полуведра меду. Людем 3 человек по 3 чарки вина человеку, все по ведру без четверти пива на день»[389].
Барон обустраивался в русском обществе, нанимал дворню. Очевидно, дворянин вступил в границы России с собственными слугами. Как отмечалось, окладные книги Иноземского приказа фиксировали трех человек. В Москве барон обзавелся новой прислугой. В соответствии с русским законодательством в услужении неправославных могли поступать лишь неправославные. В 1625 г. барон принял на службу Ивана Форнера. Как выяснилось чуть позже, слуга происходил из Дании, был вывезен с родины ребенком (примерно семи лет). В Москве мальчик-иностранец поступал в услужение к членам иноземческой колонии, постоянно меняя хозяев. Среди них оказалось несколько французов. Известно, что Иван Формер находился в доме «обтекаря Луиса (Тибо)», затем попал к питарному мастеру Юрию (Безсону)[390], после чего — к Пьеру де Ремону. Через полтора года службы у барона Иван Формер «почал воровать с жонками», что и послужило, по словам французского дворянина, причиной самовольного разрыва контракта[391]. Пьер де Ремон предусмотрительно известил администрацию Иноземского приказа об уходе юноши из дома. В сентябре 1626 г. он подал явочную челобитную, сообщая, что датчанин «сшол, покрадчи животы». Барон не стремился возвратить беглого холопа. Он лишь желал не нести ответственность за возможные дальнейшие преступления Ивана Формера.
Судя по документам, барон приобрел «двор» в центре столицы. Он обладал «хоромами» (или «палатами», которые упомянут уже следующие грабители, о чем ниже), т. е. двухэтажным каменным домом (что было редкостью для этого периода), располагавшимся недалеко от Арбатских ворот.
Имущественное положение, достигнутое Пьером де Ремоном в России, свидетельствует о признании властями знатности иммигранта. Француз был принят и иноземческим землячеством Москвы. Особенно благожелательный прием он, несомненно, получил в доме английского купца Джона Барнсли. Вхождение в круг английского семейства могло облегчить происхождение. Джон Барнсли одобрил кандидатуру родовитого Пьера де Ремона в качестве супруга для старшей дочери — Анны. (Барон оказался единственным некупцом среди зятьев английского коммерсанта.) Через два года после своего приезда в Россию Пьер де Ремон сочетался браком с Анной Барнсли, о чем подробно написал Адам Олеарий, зафиксировали документы московской лютеранской кирхи Св. Михаила
