Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [44]

Таким образом, у Анны Барнсли могли быть тайные доброжелатели даже внутри русской приказной системы. Конечно, Иван Фомин не имел возможности изменить ее участь и напрямую повлиять на решения властей. Но он мог передавать сведения всем заинтересованным лицам. К таковым, конечно, относились члены английского землячества: отец — Джон Барнсли — и представители Московской компании (в первую очередь Симон Дигби). Агенты компании доставляли известия в Англию, в том числе, возможно, в Вустершир (если к родным лично не обратился Джон Барнсли). Наличие подобной цепочки передачи информации объясняет факт быстрой подачи прошения семьей Барнсли королю.

Ход дела был, конечно, небезразличен голландскому родственнику семьи Барнсли — Петру Марселису. С последним Иван Фомин был близко знаком по делу Вальдемара и дипломатическим поездкам. Первую миссию в Данию для сватовства графа Вальдемара возглавлял именно Иван Фомин[377], перед этим уже побывавший в Дании (официально — с иными целями[378]). Петру Марселису, торговому агенту голштинского герцога, был, безусловно, известен и посол Голштинии — Адам Олеарий. Их доверительные отношения подчеркнул совместный визит к Анне Барнсли.

Таким образом, репрезентативность Записок Адама Олеария и английских посланий, описывающих процесс Анны, чрезвычайно высока. Сохранившиеся документы голштинского и английских послов, в совокупности с русскими источниками, позволяют достаточно точно восстановить религиозный протест Анны Барнсли. Дошедшие сведения, в свою очередь, дают редкую возможность подойти к проблеме внутренней религиозности членов семьи Барнсли.

Джон Барнсли происходил из семьи, в которой религиозная оппозиция к официальной церкви виделась вполне допустимой. Как отмечалось, один из родственников, родившихся в Вустершире в его отсутствие, перешел из протестантизма в католичество. Джон Барнсли, наиболее вероятно, относился к умеренным пуританам. В таком случае, одной из причин его приезда в Россию, известной англичанам своей толерантностью к протестантам, могло быть стремление сохранить религиозные воззрения. Конфессиональный мотив не противоречил открывавшимся в России возможностям составления капитала.

В России Джон Барнсли проявлял себя как последовательный сторонник протестантизма. Первоначально он был ближе к лютеранам (что было вызвано как отсутствием кальвинистской кирхи, так и браком с фон Дюкер). Ливонские лютеране-дворяне фон Дюкер ревностно держались веры. Семья была связана с пасторами кирхи Св. Михаила, хранила книги и везла их из Европы. В домашней библиотеке Анны Дюкер в 1643 г. была обнаружена «Библия немецкая» и 15 «книг немецких». Вероятно, издания использовались в молитвенном служении и домашнем обучении детей.

Богатая, религиозная и образованная семья Барнсли — Дюкер наставляла детей преданности вере. Барнсли воспитал своих детей в духе строгого соблюдения норм протестантизма. Устои семьи базировались на религиозных ценностях. Судя по бракам подросших дочерей, они были кальвинистскими.

Английский купец связал семью родственными узами со столпами появившейся в России голландской реформатской кирхи. Одна из дочерей Джона Барнсли была замужем за гамбуржцем кальвинистом Петром Марселисом, церковным старостой реформатской общины, другая — за богатым голландским купцом кальвинистом Харменом Фентцелем. Старшая дочь Анна венчалась с французским бароном Пьером де Ремоном (наиболее вероятно, гугенотом).

Последовательной кальвинистской проявляла себя старшая дочь Джона Барнсли. Внутренняя религиозность Анны Барнсли ярче всего проявилась в ее поступках. Страстный порыв к вере, которую она считала единственно истинной, характеризовал все ее поведение 20–30-х гг. XVII в. Религиозные убеждения оказались для Анны Барнсли превыше благополучия и социальной стабильности. Она категорически отвергала устои православного общества и размеренную, обеспеченную жизнь в его рамках. Анна Барнсли готова была жертвовать и связью с детьми. Для своих сыновей она искала путь спасения души, а не карьеры и продвижения в иерархии московского дворянства. Выбор мученичества и стояния за веру выделил Анну Барнсли среди прочих иностранцев. Для Адама Олеария она стала единственным примером праведности и религиозного подвига. На фоне мужчин-вероотступников, изменивших убеждениям по вполне прагматическим соображениям, Анна Барнсли выглядит почти святой в описании голштинского посла (как и родственников из Вустершира).

Адам Олеарий передает идеальный образ истинной, глубокой религиозности. Ее действия говорят о представлениях личной избранности, религиозном индивидуализме и подчеркивают мотив проповедничества. Теряя детей, разрыв с которыми она глубоко переживает, Анна Барнсли стремится сохранить с ними контакты. Но понимает их прежде всего как конфессиональное единство. Главной заботой матери становится наставление сыновей в вере. Более того, Анна Барнсли стремится проповедовать даже монахиням в монастыре. Быть может, когда она давала согласие войти в русский монастырь, ею двигало не только любопытство, но и готовность к спору, убежденность в превосходстве собственных воззрений.