Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [27]

В 1643 г. было начато следственное дело о нарушении Елизаветой (в документе — «Оленой») Фентцель религиозных свобод своей православной холопки. Толчком к разбирательству послужил извет беглой служанки — Авдотьи Александровой, назвавшейся перед русскими властями греческой православной[242]. Девушка-«ясырка» находилась в доме голландского купца и его английской жены примерно шесть лет. За это время, наиболее вероятно, холопка, происходившая из Трапезунда, приняла кальвинизм: она имела «немецкое» имя — Софья и носила «немецкое платье», что должно было быть результатом обращения. Безусловно, что Хармен и Елизавета Фенцель не могли держать православную прислугу, а тем более — принуждать ее сменить веру. Поэтому на следствии Хармен Фентцель настаивал на принадлежности холопки к исламу Но девушка, очевидно точно почувствовав направление проводимой патриархом политики в отношении протестантов, говорила о притеснении веры. Она предъявила Елизавете Фентцель опасное обвинение в религиозном преследовании. По словам беглой холопки, хозяйка оказывала на нее давление: «заставливала в посные дни скоромную ѣству ѣсть и молоко хлѣбать». Нетерпимость Елизаветы, по словам беглой холопки, была столь ярой, что она ее «била и мучила» за стойкость православию. В изложении Авдотьи Александровой протестантка, так и не добившаяся измены православию, заявила холопке: «Коли де ты нашей вѣры не вѣруюшь и ты де поди з двора»; «и платье де с неѣ неметцкое сняла и збила з двора». Вызванный для допросов Хармен Фентцель говорил о бегстве холопки и краже имущества. Следственное дело (как и все прочие того времени), безусловно, не отражало реальных действий как хозяйки, так и ее служанки. Тем не менее в обвинениях холопки дочь Джона Барнсли выступает истовой протестанткой, и эта характеристика, видимо, более всего в деле соответствовала действительности. Разбирательство проявило истинную убежденность Елизаветы Фентцель, ее глубокую приверженность своей вере. (Как и ее отца, и всех его детей.)

Очевидно, судебное дело было использовано патриархом Иосифом в разворачиваемой им кампании против протестантов. Делу холопки, видимо вследствие вовлеченности в него ближайших родственников «царского свата» и его помощника, был придан почти государственный размах. В нем участвовали патриарх Иосиф, царица Евдокия Лукьяновна и государь. Царь Михаил Федорович прекратил зависимость Авдотьи Александровой после прохождения ею таинства крещения. Семья Фентцель лишилась работницы и, не имея документов о ее покупке, не получила от правительства компенсации. Удар (хотя и не столь болезненный) был нанесен человеку, тесно связанному с Петром Марселисом в торговле, храме и семье. (Как отмечалось, в начале — середине 40-х гг. XVII в. Хармен Фентцель активно действовал совместно с Петром Марселисом. Но с конца 40-х гг. XVII в. упоминания о нем исчезают со страниц русских документов (последний раз он назван под 1649 г). Вероятно, он с семьей покинул Россию, возможно после смерти своего шурина и патрона Г. Э. Кленка (скончавшегося около 1646 г). В 60-х гг. XVII в. Елизавета Фентцель, уже вдова, присутствовала с детьми в поместье Вустершир (о чем ниже).

Разбирательство о посягательствах на религиозные права служанки-холопки и даже ликвидация кирх не остановили, конечно, русско-датское сближение, проект брака неумолимо разворачивался. Переговоры Петра Марселиса в Копенгагене удачно завершились. Датский фактор выполнил требование царя Михаила Федоровича, и граф Вальдемар вступил в границы России.

Оказавшись в Москве (в январе 1644 г.), сын датского короля приступил к формированию собственного двора. Его численность, ранг участников, церемониал, право наделения титулами и гербами, будущие выплаты на «дворовое содержание» обговаривались еще в Копенгагене. Граф исходил из достигнутых договоренностей и представлений о своем статусе в России. Он располагал приехавшей из Дании свитой (ему позволили взять 300 человек), в которую в Москве вошел Вильям Барнсли. Сын английского дворянина и зять Петра Марселиса получил звание дворянина в свите Вальдемара и высокую должность казначея (наряду с Барнсли пост казначения периодически исполнял и сам Петр Марселис). Статус Вильяма показывает, что через него проходили денежные суммы семьи Марселис — Барнсли, вносившей свой капитал в достижение династического союза, активно субсидируя царский проект.

Участие средств кальвинистской семейной торговой корпорации в проекте не было случайным. Принятые в Копенгагене соглашения определили особый статус королевского сына. В случае заключения союза Вальдемар обладал бы в России высокими иерархическими, династическими правами, а также широкими финансовыми возможностями. Граф был определен в местнической лестнице третьей персоной в государстве, занимая следующее, после наследника Алексея Михайловича, место среди русской знати. Его дети мыслились потенциальными преемниками русского престола (устойчивыми становились слухи о возможных правах и самого графа). Царскому зятю предназначались в пожизненное владение два крупных торговых города (Ярославль и Суздаль). Достигнув столь значительного положения, граф, как отмечалось, оставался бы лютеранином. В Копенгагене особенно заботились о строительстве для Вальдемара личной кирхи.