Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [19]
Русско-британская переписка по этому вопросу отмечена постоянными противоречиями и непониманием (за одним, хотя и очень важным исключением). Главным предметом полемики между русской и английской сторонами, конечно, являлся вопрос о степени искренности перехода Анны Барнсли в православие.
Позиция верховного правителя России была высказана в ответе дьякам при чтении перевода королевской грамоты, в речи дьяков к Симону Дигби, в грамоте Михаила Федоровича к Карлу I, а также пересказана в письме Симона Дигби к Джону Коку. Все документы содержали один взгляд на проблему Анны русских властей. Царь Михаил Федорович утверждал, что в его державе предоставлена абсолютная свобода вероисповедания, как русским, так и иностранным жителям. Например, в царской грамоте звучало: «А то вам брату нашему великому государю (Карлу I. — Т. O.) самому ввдомо подлинно от подданных вашихъ, что в нашем в Российском государстве окресных государств розных ввр всяких чинов люди много. А из нихъ никого ни одного человека в неволю не крестят»[184]. В качестве самого наглядного примера терпимой позиции властей приводился отец Анны, сумевший прожить много лет в России без изменения вероисповедания[185].
Безусловно, московский монарх отмечал, что православие является единственно истинной верой, но выбор делает каждый сам по своей воле. В царской аргументации это каноническое правило в полной мере реализовалось на супругах Деремонтовых. По мнению правителя России, Анна, вслед за мужем Пьером де Ремоном самостоятельно приняла решение о выборе веры, предпочтя православие. Царь настаивал, что ее обращение было в полной мере искренним, подданная британской короны вступила в русскую церковь без какого-либо давления, а кроме того — с полным соблюдением церковного законодательства («А ту жонку вдову Анну Бернзлиеву по преданию Святых апостол и Святых отецъ, яже предаша намъ Божественный апостолы и Святии отцы»[186]). Обращение проходило с благословения верховного пастыря России — патриарха Филарета. По версии Симона Дигби, Михаил Федорович напомнил английскому монарху, что не стоит бросать тень на ныне покойного отца государя, никогда и ни в чем никого не принуждавшего. Государь неизменно подчеркивал, что в настоящее время Анна находится на обучении в монастыре, проходя основы православной веры (напомним, в грамоте при отправлении на епитимью акцент также ставился на наставлении в вере). Духовное просвещение в его версии невозможно назвать тюрьмой[187].
Важно, что в текстах, вышедших из среды британских подданных, устойчиво признавалось наличие религиозных свобод в России. (Это соотносится и с заключением Олеария, подытожившего описание бедствий Анны фразой об отсутствии иных примеров насильственного обращения иностранцев в России.) Родные Анны писали королю о свободной России, где иностранцы выбирают веру добровольно. В качестве примера искреннего перехода в православие они указывали на сотни поляков, принимающих православие сразу после приезда в Россию[188]. Однако Анна, в отличие от них, предана своей вере. Ей необходимо предоставить свободу воли, принятую в России. В королевском послании звучала та же мысль об отсутствии каких-либо ограничений для иностранцев в России: «Мы повседенно слышим про вашего кесарского величества милость к иноземцом, наипаче ваше государское жалованье к нашим подданным»[189]. Грамота Карла I завершалась просьбой о распространении вероисповедальных свобод, дарованных всем чужестранцам в России, на Анну.
По всем прочим позициям английские послания полностью расходились с русскими утверждениями. Безусловно, все иностранные авторы писали о явном насильственном обращении Анны Барнсли (уже отмечалась версия Адама Олеария). Симон Дигби сообщал Джону Коку, что некто из его знакомых лично видел, как Анну заводили в реку около монастыря для крещения[190]. (Следует отметить, что таинство совершалось в монастыре (женском), куда инославным (и православным мужчинам) вход был запрещен. Наблюдатель, осведомленный о времени совершения таинства, должен был поджидать процессию под стенами обители.) Родные Анны неоднократно указывали на постоянное вероисповедальное насилие по отношению к ней. Первоначально ее заставили принять православие, а за попытку исправить эту ошибку обрекли на тюрьму. Кроме того, они обращались к более общему вопросу о неканоничности второго крещения христиан.
Главным итогом всех английских прошений (в том числе и королевских) должна стать религиозная свобода Анны Барнсли. Если ее невозможно достичь в России, Анне следует вернуться в Англию. Можно предположить, что тема отъезда поднималась и ранее. Вероятно, отец Анны просил о выезде из страны еще патриарха Филарета. Наиболее животрепещущей тема отъезда стала в момент направления Анны на «исправление веры». (Тайный пуританизм в Англии казался, конечно, более желательным, чем епитимья в русском монастыре.)
Проблема выезда Анны вскрыла глубинные расхождения в миропонимании двух стран, отразившемся в законодательстве, в частности в вопросе подданства. В Великобритании и России существовали противоположные подходы к этой проблеме. Английское право (как и других европейских государств) включало понятие «измена» и «долг перед государем», но не связывало их с закрытостью границ. Подданным английской короны оставлялась свобода перемещения, хотя для этого им и необходимо было получить разрешение на выезд — лицензию. Юридически в России существовала сходная ситуация. Подданным царя также не позволялось самовольно пересекать границу. Для поездки (торговой или дипломатической) требовалось соответствующее разрешение, подтвержденное проезжей грамотой. Но на практике именно Россия оказывалась абсолютно закрытым обществом. Полноправные русские подданные не могли покинуть страну. Эмиграция из России была невозможна. (После Смутного времени подозреваемых в переезде в Речь Посполитую (т. е. готовящемся побеге) вешали вдоль дороги.)
