Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [109]
Причем сам ротмистр в направленных властям бумагах никак не фигурировал. Ему со сподвижниками удалось найти 23 иных представителей греческой общины (участников «греческой роты» и одновременно жителей Греческой слободы). Известны[1109] Яков Афанасьев[1110], Иван Федоров[1111], Иван Юрьев[1112], Иван Скарлатов[1113], Павел Савельев, Богдан Петров Воеводин[1114], Костантин Ангирский, Дмитрий Юрьев Селунский[1115], Андрей Серчеев[1116], Кирилл Иванов[1117] и Дмитрий Палеолог[1118]. Как все они потом заявили, в сопровождении подручных ротмистр последовательно обходил Греческую слободу (в которой жил и сам), призывая жителей заверить предложенный документ. Позже выяснилось, что прошение оформлял площадной подьячий Афанасий Белый. Но его описание через несколько лет примет различные версии. Сторонники Юрия Трапезундского настаивали, что ознакомили земляков с полным текстом обращения к властям. Напротив, «изветчики» вскоре будут говорить о чистых листах с царской титулатурой, которые им и приказали подписать: «велели им к порозжим столбцом руки приложить»[1119]. Они выполнили повеление Юрия Трапезундского, но причинами своего поступка называли разнообразные обстоятельства. Часть «греков» объясняла, что ротмистр «с товарищами» воспользовался плохой осведомленностью и беспомощностью иностранцев в России. Так, Богдан Петров утверждал, что «…Он де в те поры лежал болен, руского писма скорописи мало знает, руку приложил по их скаске»[1120]; Дмитрий Юрьев Селунский вторил: «он де руку приложил не знаючи, как де ведетца на Руси»[1121]; Дмитрий Палеолог предложил сходную версию: «Он де руку приложил, не знаючи русского обычья»; «а ротмистръ де с товарыщи иво оманули, потому что русские ему всякие дела не за обычаи»[1122]. Алдрей Серчеев говорил даже о самовольном использовании его имени. Он настаивал, что подпись была поставлена в его отсутствие: «В нынешнем де, во 151-м году от Покрова Пречистые Богородицы до Рожества Христова был он в деревне. А без нево де к извѣтнои челобитной въ иво мѣсто руку приложил невѣдомо хто»; «Остафью де онъ к челобинои руки прикладывать в свое мѣсто не веливал, приложил за очи. А он де в тѣ поры на Москвѣ не был»[1123].
Помимо незнания русского языка и московской юридической практики были приведены примеры прямого давления Юрия Трапезундского. Яков Афанасьев указывал, что ротмистр использовал силу своей власти: «и грозил де им ротмистр: будут руку не приложат, и он их без корму здѣлает»[1124]; Кирилл Иванов подтверждал: «к той де изветнои челобитной греческой ротмистр Юрьи Трапизонскои велѣл ему руку приложить сильно, грозил де ему: будет руки не приложит, и он де отставит иво от корму. И он де убоявся тово велѣл руку приложить в свое мѣсто»[1125]. Таким образом, ротмистр вынудил своих подчиненных — членов «греческой роты» — исполнить приказ и добился полного повиновения. Методы собирания подписей соответствовали стилю жизни бывшего корсара.
Но Юрий Трапезундский явно переоценил степень своего влияния на русских чиновников и соотечественников, посягнув на статус слишком крупных фигур. Безусловно, для Македонских не составило труда узнать имя действительного автора «извета». Они незамедлительно продемонстрировали свою власть. Отстояв перед властями свой княжеский титул, Македонские нашли человека, располагавшего компрометирующей ротмистра информацией. В 1640/41 г. ему было предъявлено крайне серьезное обвинение. В этом году Я. К. Черкасскому, сменившему командование полком иноземцев в Туле, от «московских кормовых иноземцев» был направлен донос на Юрия Трапезундского[1126]. Изветчиком выступил «выезжий греченин» Афанасий Семенов[1127]. Соотечественник, не столь давно принявший русское подданство, вероятно, побывал в местах путешествия Юрия Трапезундского периода Смоленской войны.
