Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России - [133]
Отказ Толстого от своих авторских прав, идею которого он вынашивал долгие годы[1036], был искренним, но непродуманным поступком. Толстой объявил о своем решении в разгар борьбы с голодом, и этот шаг в тот момент мог показаться неуместным. Заявление Толстого было напечатано в газетах одновременно с некрологом И. А. Гончарову (он умер 15 сентября) и обсуждением необычного литературного завещания этого писателя (о чем пойдет речь ниже). Толстой, несомненно, не задумывался над тем, какой эффект его отказ от авторских прав произведет на публику – и впоследствии ему пришлось столкнуться с насмешками, которым он подвергся из‐за этого отказа. Его поглощала внутренняя борьба между представлением о том, что торговать своими произведениями аморально, и осознанием того, что, отказавшись от этого, он лишит свою семью средств к существованию. Судя по всему, Толстой не был уверен в том, что авторские права – абсолютное зло: в 1886 году у него по этому поводу произошел спор с Николаем Озмидовым, одним из его последователей, стоявшим на том, что нельзя получать деньги за свое литературное творчество. В тот момент Толстой пытался организовать издание альбома картин Н. Н. Ге[1037] в двух вариантах – для «народа» и для состоятельных людей – чтобы помочь художнику деньгами: «Старик вот без штанов ходит. Надо старику на штаны собрать», – говорил Толстой[1038].
Семейная драма Толстого слишком хорошо известна, чтобы разбирать ее здесь подробно; достаточно сказать, что неприязнь его жены к планам мужа отказаться от литературных доходов и ее забота о благополучии их большой семьи была одной из причин, стоявших за этим компромиссным решением. Впоследствии Толстой объяснял, почему он избрал в качестве водораздела 1881 год: по его словам, в 1880 году он «пришел к убеждению, что христианин не должен владеть собственностью, я отказался от нее и просил распорядиться с нею так, как будто я умер. Вследствие чего все мои семейные получили то, что им следовало по наследству, на что они рассчитывали и имели право рассчитывать»[1039]. После отказа Толстого от авторских прав Софья Андреевна Толстая продолжала энергично защищать их: она судилась с издателями, печатавшими ранние произведения Толстого в хрестоматиях для школьников, тираж которых превышал норму, установленную для учебной литературы[1040]; кроме того, она получала (от имени Толстого и вопреки его знаменитому заявлению) авторские отчисления за постановки его пьес, осуществленные после 1881 года («Живой труп» и «Плоды просвещения»)[1041]. Судя по всему, Толстой знал об этом: как он объяснял гостю, японскому писателю Токутоми Рока, «в последнее время я не получаю никакого дохода за свои произведения, но у меня есть несколько пьес, и за их исполнение театры присылают деньги. Мне говорят, что если я их не возьму, то их истратят на балет». Рока вспоминал: «Толстой, полуобъясняя, полуоправдываясь, продолжал: „Меня часто осуждают за то, что моя жизнь не соответствует моим убеждениям. Но пусть осуждают, я должен это переносить как христианин“»[1042].
Несмотря на свои колебания, Толстой оставался тверд в своем убеждении не позволить никому монополизировать издание его произведений и отклонял все предложения иностранных издателей, просивших его дать добро на их публикацию[1043]. В 1895 году, пытаясь составить в дневнике свое завещание, Толстой просил наследников «передать обществу» авторские права на его произведения[1044]. Тем не менее это завещание имело настолько неформальный вид, что не могло дать достаточных гарантий против притязаний наследников и приватизации произведений Толстого – так полагал В. Г. Чертков, редактор и друг Толстого, выпускавший издания «Посредника», не защищенные авторским правом, и ставший абсолютным лидером толстовства[1045]. Чертков призывал Толстого составить формальное завещание, которое бы обеспечило максимально широкое распространение написанного Толстым и сохранение его наследия для потомства. Однако оказалось, что, согласно российскому Гражданскому уложению, Толстой, как и все прочие, мог завещать свою собственность лишь кому-либо конкретно: «общество» – публика – было не вправе унаследовать имущественные права Толстого. Несмотря на институционализацию «собственности публики» в законе об авторском праве, писатель все равно не мог отказаться от своих имущественных прав до истечения срока копирайта: по меньшей мере такой шаг мог быть оспорен наследниками, и никто не был бы в состоянии защитить права собственности, принадлежащие публике. В первом варианте формального завещания (подписанного 18 сентября 1909 года) Толстой заявлял о своем желании, чтобы все его произведения, созданные как до, так и после 1881 года, «не составляли бы ‹…› ничьей частной собственности, а могли бы быть безвозмездно издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет»
