Императорский покер - [9]

Французский флот встал на якоря возле побережья Мальты 9 июня 1798 года и под первым более-менее подходящим предлогом начал военные предприятия. Они были не сколько военными действиями, сколько чем-то вроде сигнала — напоминанием для тех рыцарей, которые раньше положили себе в карман французские деньги. а поскольку среди подкупленных был и командующий мальтийской артиллерии (своих подчиненных он снабдил сырым порохом и ядра неподходящего калибра) — забава предполагалась не слишком длительной. В любом случае, она и вправду была забавной. Великий магистр фон Хомпеш выслал на борт флагманского корабля "Ориент" делегацию, состоящую из восьми кавалеров, из которых пять по дороге сбежало от страха. Оставшуюся троицу Бонапарт принял очень даже вежливо:

— Так вас всего лишь столько? А где остальные?… Впрочем, это хорошо, что вы прибыли, потому что, как раз сейчас я собирался обсыпать крепость "конфетти", что бывает весьма болезненным.

Увидав, что послы не перестают дрожать, он прибавил:

— Вижу, что вам холодно, господа, может выпьете пунша?

После чего сел за стол и, взяв в руки перо, сказал с усмешкой:

— Я тут уже приготовил документ, который вы, господа, подпишете. Вот только ему еще следует дать наименование. Мне кажется, что термин капитуляция по отношению к столь славному рыцарскому ордену звучит не самым лучшим образом, в связи с чем предлагаю термин договор. Что вы об этом думаете?… Замечательно, молчание — знак согласия. Что ж, за дело!

В силу этого "договора" французы 12 июня овладели чувствительным пунктом морского пути "восток-запад". Командующий саперами французской армии, генерал Кафарелли, прогуливаясь с Наполеоном по гигантским стенам крепости, облегченно вздохнул:

— Хорош еще, что внутри кое-кто остался, чтобы открыть ворота.

После захвата Мальты Бонапарт со всей своей армией поплыл в Африку, чтобы перерезать этот путь и приготовить в Сирии и Персии базы для нападения на Индию. Он еще не предполагал, сколь существенной картой станет этот остров в его первом розыгрыше с Петербургом. Мы тоже ненадолго попрощаемся с Мальтой и познакомимся с человеком, который предоставил Наполеону остальные, самые сильные фигуры для объявления игры. Этим человеком был черноволосый и черноглазый худой тип по фамилии Массена, сын кожевенника, бывший контрабандист, теперь же (во время египетской кампании) один из оставленных на страже Республике генералов революционного разлива.

Сорокалетний в 1798 году, Андре Массена был мрачным, молчаливым и разочаровавшимся типом, трудно сказать — то ли потому, что любимая девушка вместо него для свадебного ложа выбрала его ближайшего друга, Бавастро (наиболее выдающегося корсара наполеоновского бассейна Средиземного моря), а может потому, что во время войны нельзя быть повсюду одновременно и все уворовать, в результате чего — в результате естественного хода событий — часть добычи отправлялась в мешки коллег. Кроме того, человек этот был постоянным, никогда он не изменил своему хобби, даже тогда, когда, став по воле императора герцогом Риволи и Эсслинга, он имел официальные доходы в размере, исключающей необходимость грабежа аннексированных или освобождаемых земель. Благодаря этому постоянству, в могилу он сошел с миллионами проклятий от ограбленных церквей, городов и деревень, зато со счетом в размере сорока миллионов франков.

Для Франции существенным было то, что жадность Андре Массены полностью равнялась с его военными талантами (по мнению военных экспертов, он был самым выдающимся, наряду с Даву, командиром в наполеоновской армии).

Во время отсутствия Бонапарт в Европе у Массены и его оставшихся на континенте коллег были полные руки работы. Дело в том, что, пользуясь отсутствием Бонапарта, Европа за британское золото завела себе новую антифранцузскую коалицию и со всех сторон навалилась на молодую Республику, нанося ей серию позорных поражений. Ситуация лишенных своего "бога войны" французов начала приближаться к критической, а ведь самое худшее только должно было случиться, когда две российские армии царя Павла I (он был "spiritus movens" коалиции), приближались с востока, но еще не успели вступить в дело. Первой армией командовал Корсаков, второй — Суворов, который был российским верховным командующим. Этого чудовищного старца, которому предшествовала пробуждающая ужас слава, палача поляков и турок, французы боялись более всего.

Фельдмаршал граф Суворов-Рымникский, клоун и спартанец в одном теле, " То бог, то арлекин, то Марс, то Мом, Он гением блистал в бою любом" (Байрон "Дон Жуан, глава 9), людям Запада казался "жестоким чудовищем, помещавшем в теле собаки мясника душу обезьяны". Его уродство было просто легендарным — царь Петр III повысил его в чине от капитана до полковника только лишь затем, чтобы избавиться от него из гвардии, а еще распорядился, чтобы там, где проходит Суворов, закрывать все зеркала. Даже дружелюбно настроенные к нему англичане льстиво признавали, что он безумен только на четыре пятых.

В завоеванный Милан Суворов триумфально въехал, сидя на казацкой — маленькой, мохнатой — лошадке. А сидел он… в белье (плюс странная шляпа и широкие сапоги на голых ногах), а толпы, сопровождающие въезду, он благословлял, раз за разом делая православный знак креста рукой, с которой свисала нагайка, что только лишь наиболее умные из итальянцев поняли в качестве символа и исполнили римский знак креста в благодарность Мадонне за факт, что провидение в качестве отчизны подарила им Апеннинский полуостров. Итальянки, в свою очередь, начали нервно креститься, когда почетный гость сошел с коня и разделся донага, чтобы искупаться в городском фонтане. Белье он страшно любил. Когда его именовали фельдмаршалом (за воистину монгольскую резню Праги