Immoralist. Кризис полудня - [5]
Я «кожу» учил хорошо. Во-первых, мне было интересно, а во-вторых, внутренний голос подсказывал, что пригодится. И пригодилось.
В то время был у меня дружок — Бешеный Борька. Работал он танцором и отличался любовью к дракам, алкоголю и промискуитету. Стоил его номер дорого, и поэтому сначала он в каком-нибудь кабаке несколько ночей подряд кутил, а потом выходил там на сцену отработать. И все были счастливы.
Прогулки с Бешеным заканчивались всегда одинаково: как харизматичная личность, он успевал нагнать полную хату блядей, потом половину из них избить и выкинуть, а с оставшимися мы организовывали сложносочиненный групповой секс.
И, проснувшись одним отвратительным утром, я понял, что на полу валяется Боря с трусами в одной руке и эрекцией в другой, а рядом со мной лежит совершенно незнакомое существо со знакомыми розеолами по всему телу.
Пнув ногой Борю, я помчался в альма матер.
— Мы поедем, мы помчимся в венерический диспансер, и отчаянно ворвемся прямо к главному врачу-уууууу! Здравствуйте, Нора Андревна! Вы меня помните?
— Помню, — ответила носительница сакральных знаний и, на всякий случай, проглотила целиком шоколадку. — А что это с вами такое?
— А что со мной такое?
— Ну, вы были такой декадентски-бледный брюнет, а теперь темнокожий блондин!
— Солярий, краска для волос. Но это не главное. Главное — это схема превентивного лечения сифилиса!
— А, сифилиса. — Будда достала еще одну шоколадку, и отломила мне кусочек. — А точно был контакт?
— Не помню.
— А точно сифилис?
— Обижаете!
— А когда?
— А прямо сейчас.
— И партнера, конечно же, не помните?
— Конечно, не помню. Провал в памяти. От экстаза.
— Записывайте.
Кто бы знал, что два укола бициллина, сделанные со страху перед Люэсом, лишают возможности передвигаться? И кто бы знал, что мне позвонит Борька и сообщит, что отвел блядь на анализы и никакого сифилиса там не нашли? Но — у страха глаза велики, и я с букетом цветов хромаю на кафедру.
Прислоняюсь к двери в ожидании перерыва и слышу, как ровное контральто воплощенного Будды гудит очередным четверокурсникам:
— Вася, вы боитесь гомосексуалистов и сифилиса? Не бойтесь, Вася!.
***
Наш ВУЗ по статистике лидировал не только в прикладной венерологии, но и в поставке клиентов в дурку. В нем было элементарно тяжело учиться. Большинство же иногородних еще и работало — жрать-то хочется, и штаны новые хочется, и много чего еще хочется в районе двадцати годов в обретенном большом городе. Вот психика у некоторых и ломалась. И случай со Светочкой абсолютно не выглядел экзотикой на фоне старшекурсников в белой горячке, закрытия окон «с той стороны» и героиновых овердоз.
Девочка как девочка. Руки, ноги, очки, гитара расстроенная. Шеи нет, талии тоже. Жила девочка в соседней комнате. На первом курсе была просто тихая, на втором стала «с особенностями». То ночью в сортире посреди толчков про изгиб гитары желтой поет, то чертей на кухне ловит.
Светочка, прочная девственница, стала проявлять ко мне интерес — она пробиралась в мою сорокаметровую, полную теней комнату, и застывала в углу каменным гостем, слившись с общим бардаком. Время от времени она издавала ухающие звуки — смеялась. Я к этому быстро привык, а вот гости пугались. Вы бы тоже испугались, если бы вам в лицо неожиданно расхохоталась совой куча тряпья.
И тут пришла сессия. Девочка декомпенсировалась напрочь. Лежу я как-то дождливым утром в тряпках, глазки открыть пытаюсь. Голенький, тепленький, с утренним стояком — все как положено. Тут дверь открывается, с грацией трактора входит мокрая Светочка, в куртке, с бутылкой пива, джинсы насквозь мокрые, псиной пахнут и вечной девственностью. Это только до юности девственность пахнет цветочками. А дальше — псиной, одинокой и неприкаянной.
И вот, как есть, не сняв пинеток, в куртке и с пивом, взяла и улеглась на меня. «Холодовая остановка сердца», — мелькнуло в голове что-то из учебника. Полежала с полминуты, и говорит:
— У тебя в груди стучит, а в животе булькает.
— Ну так если б было наоборот, это был бы отек легких! Спасибо, что разбудила. А теперь слезь с меня.
Оделся я и с подругой на аборт пошел — больше пойти было некому. Прихожу обратно, а там баба моя тогдашняя ходит, маникюр обгрызает. Светочка, говорит, пыталась убить меня учебником по туберкулезу из ревности, а потом все транквилизаторы из тумбочки пожрала. Я, говорит, ей желудок промыла, и положила спать.
— Дура! Зачем промыла? Раз уж все съела, то почто добро переводить?
— Так жалко же!
— Дуууура! Дура. Она же в следующий раз с топором придет!
Ну, и сели мы к экзаменам готовиться. Утречком сдавать идти, а мы еще и учебник не открывали. Открыли учебники — и дверь открылась. Вползла Светочка, помычала и упала. Я ее поднял, отволок на кроватку девичью. Через пятнадцать минут опять вползла и упала. И так еще пятнадцать раз. Потом затихла. Заглянул к ней — а она с початой баночкой блокаторов кальциевых каналов заснула. Ну, думаю, все. Хватит.
Взял баночку, несколько пилюлек по полу раскидал, остальное себе в карман ссыпал, а баночку в кулачок вложил. И «скорую» вызвал.
Расчет был прост, как инфузория: куда повезут после попытки суицида? В дурку. А там мимо симптомов дебюта шизофрении не пройдут — уж больно яркая симптоматика.
Сегодня опять стал актуальным жанр врачебной прозы. Той самой, основы которой заложили Булгаков и Вересаев. Оказалось, что проблемы, которые стояли перед их героями, практически не изменились – изменилось общество, медицина ушла далеко вперед, но людская природа осталась прежней. А именно с человеческой сущностью работают медики.Врачебное сообщество довольно закрытое. Такова природа профессии, так исторически сложилось. Именно эта закрытость рождает мифы и стереотипы – о цинизме врачей, о том, что медики понимают человека как сложную ненадёжную машину..
В сборник Алмата Малатова, известного читателям «Живого журнала» как Immoralist, вошли роман «Всякая тварь», рассказы «Orasul trecutului» и «Лолита: перезагрузка».
Что если бы Элизабет Макартур, жена печально известного Джона Макартура, «отца» шерстяного овцеводства, написала откровенные и тайные мемуары? А что, если бы романистка Кейт Гренвилл чудесным образом нашла и опубликовала их? С этого начинается роман, балансирующий на грани реальности и выдумки. Брак с безжалостным тираном, стремление к недоступной для женщины власти в обществе. Элизабет Макартур управляет своей жизнью с рвением и страстью, с помощью хитрости и остроумия. Это роман, действие которого происходит в прошлом, но он в равной степени и о настоящем, о том, где секреты и ложь могут формировать реальность.
Впервые издаётся на русском языке одна из самых важных работ в творческом наследии знаменитого португальского поэта и писателя Мариу де Са-Карнейру (1890–1916) – его единственный роман «Признание Лусиу» (1914). Изысканная дружба двух декадентствующих литераторов, сохраняя всю свою сложную ментальность, удивительным образом эволюционирует в загадочный любовный треугольник. Усложнённая внутренняя композиция произведения, причудливый язык и стиль письма, преступление на почве страсти, «саморасследование» и необычное признание создают оригинальное повествование «топовой» литературы эпохи Модернизма.
Роман современного писателя из ГДР посвящен нелегкому ратному труду пограничников Национальной народной армии, в рядах которой молодые воины не только овладевают комплексом военных знаний, но и крепнут духовно, становясь настоящими патриотами первого в мире социалистического немецкого государства. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Повесть о мужестве советских разведчиков, работавших в годы войны в тылу врага. Книга в основе своей документальна. В центре повести судьба Виктора Лесина, рабочего, ушедшего от станка на фронт и попавшего в разведшколу. «Огнем опаленные» — это рассказ о подвиге, о преданности Родине, о нравственном облике советского человека.
«Алиса в Стране чудес» – признанный и бесспорный шедевр мировой литературы. Вечная классика для детей и взрослых, принадлежащая перу английского писателя, поэта и математика Льюиса Кэрролла. В книгу вошли два его произведения: «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».