Immoralist. Кризис полудня - [7]

Шрифт
Интервал

В тот вечер я совершил ошибку, которую делали до меня и будут делать после: трахнул из жалости. Через полчаса осчастливленный Марк храпел на заляпанных свежими и уже побуревшими пятнами крови простынях — вены он резал не первый раз. На следующий день начался кошмар.

Влюбленная нежить принялась осложнять мне жизнь: пить, колоться по вечерам реланиумом, и просыпаться сиднокарбом. В мою будущую жену он запустил пепельницей, и в ответ был связан простынями — она работала медсестрой в дурке, и пепельницей ее было не испугать. Если ночью я отказывал ему в товарищеском сексе, то утро начиналось с того, что перед моим носом разбивалась тарелка с яичницей.

Примерно раз в два дня Марк пытался утопиться в ванне, предварительно распилив себе вены. Акт утопления сопровождался записочкой о том, что помер он от греховной, и к тому же неразделенной страсти. Я вздыхал, снимал дверь ванной с петель, вынимал из ванны склизкое бесчувственное мясо, сваливал его кучей в углу и уезжал пить в ночь. Записочки коллекционировал, что-то мне подсказывало, что они еще пригодятся.

Поняв, что кроме пьяного мата от меня ничего не добиться, Марк сменил тактику и закатил мне феерическую истерику на общежитской кухне, доставив много радости соседям.

Я втолкнул окончательно потерявшего мозг соседа в комнату, и совершенно спокойно сказал: Ты. Мне. Противен.

Он впервые не стал выть и кататься по полу. Отвернувшись к окну, я ждал, когда за ним захлопнется дверь, зная, что она — захлопнется. Больше я его не видел. Записочки пригодились для вручения в подарок уголовному розыску: разбудившие меня следующим утром Жопа и Моль сообщили, что Марк бросился под грузовик. Родных у него не было, и хоронили его вскладчину.

Я никак не могу вспомнить его лицо. Я не вспомнил бы и его самого, и ту зиму 94-го, если бы не найденная при разборе старого хлама подаренная им тюбетейка.

- Закончена регистрация на рейс Санкт-Петербург-КалининграД. Просим пассажиров пройти на посадку в сектор С.

Сколько себя помню, я всегда — уезжал. Подходя к вокзалу, чувствовал запах вагонного кокса, и организм выбрасывал в кровь радостное предчувствие отъезда. Окончание каждого жизненного периода логично оформлялось сменой города. Закончилось детство — и Кишинев сменился Калининградом, юность на моих контурных картах отмечена Питером. Входя с Невского в станцию метро «Маяковская» юношей, вышел уже из московской одноименной станции молодым мужчиной.

И, встретив в Москве зрелость, поймал себя на том, что теперь предвкушаю не отъезды, а недолгие возвращения. В Питер, Калининград, Кишинев.

Солнце вошло в зенит. У меня — полдень. Тени исчезли.

— Перед вами открыты все пути!

Марк Семенович Кац расхаживал перед пахнущими табаком и потом девятиклассниками. Сквозь брюки югославского костюма выпирали огромные, скульптурного вида яйца. Собственно, ради этой загадки природы я и ходил на теоретические занятия Учебно-Производственного Комбината, а если проще — УПК. Выше марковых мудей взгляд мой не поднимался.

— Вы можете стать слесарем, а можете — токарем! — Марк Семенович гордо оглядел подростков.

Сообразив, что иных сюжетных линий он просто не предполагает, я откинул со лба пергидролевые лохмы и громко, непристойно заржал.

— Немедленно выйди вон! — Кац гневно топнул довольно упитанной ногой. Яйца подпрыгнули.

Я вышел, провожаемый завистливыми взглядами одноклассников. Им предстояло еще два часа слушать об особенностях сборки компостеров — именно этим мы и занимались один день в неделю, неплохо экономя заводу фонд заработной платы.

Нас учили трудиться, беря пример со старших товарищей — мастеров участка. Старшие товарищи подавали достойный пример — одно только зрелище пьяного такелажника вызывало отчаянное желание получить высшее образование, а носящиеся в воздухе «пиздокваки с ушами» и «пёзды хохотливые» конкретизировали: высшее филологическое.

Я и Витька Баринов ковырялись в промасленных дырчатых пластинах усердней других. Ничто так не увлекает юных романтиков, как саботаж. А мы занимались именно саботажем: вместо утвержденной инструкцией комбинации гвоздиков, в дырочках выкладывались вполне отчетливые полукружие, палочка, полукружие. Член. olo. 8===о. Елда. Дамский клюв. Херака. Завод очень расширил нашу инвективную лексику.

Акция была посвящена волнующим мои сны яйцам Марка Семеновича.

Зная из родительских рассказов о том, как работают заводские ОТК, можно было быть смело уверенным: пока до контролеров допрет, что именно пробивает продукция завода, как минимум одна партия уйдет заказчику.

Перевыполнив дневную норму и сбегав за пивом мастеру, мы шли в ближайшие кусты и напивались до полного бесчувствия. Дойдя по стеночке до отчего дома, я волевым усилием принимал трезвый вид и, сославшись на больную голову, ложился спать, не забыв открыть окно — иначе перегар от «Трех топоров» погубил бы все папины цветы, а папа — меня. С папой ссориться не хотелось — именно благодаря его общественному положению мне сходили с рук мелкие шалости — от заминированного сарая с серебрянкой до выкрашенных волос и рваных польских джинсов, предварительно замоченных в баке с хлорамином.


Еще от автора Алмат Малатов
Белый кафель, красный крест

Сегодня опять стал актуальным жанр врачебной прозы. Той самой, основы которой заложили Булгаков и Вересаев. Оказалось, что проблемы, которые стояли перед их героями, практически не изменились – изменилось общество, медицина ушла далеко вперед, но людская природа осталась прежней. А именно с человеческой сущностью работают медики.Врачебное сообщество довольно закрытое. Такова природа профессии, так исторически сложилось. Именно эта закрытость рождает мифы и стереотипы – о цинизме врачей, о том, что медики понимают человека как сложную ненадёжную машину..


Всякая тварь

В сборник Алмата Малатова, известного читателям «Живого журнала» как Immoralist, вошли роман «Всякая тварь», рассказы «Orasul trecutului» и «Лолита: перезагрузка».


Рекомендуем почитать
Старомодная манера ухаживать

«Рассказы о парах» Михайло Пантича, хотя и насыщены литературными аллюзиями, — это всегда непосредственный опыт городской жизни, где сквозь обезличенную повседневность проступает стремление героев разобраться в собственной любви и собственной боли… Из, казалось бы, «несущественных вещей» рождаются мечта, смысл, надежда.


Невозвратимое мгновение

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Коробочка с синдуром

Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.


Это было в Южном Бантене

Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.


Женщина - половинка мужчины

Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.


Настоящие сказки братьев Гримм. Полное собрание

Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.